– В-ваше дело, сэр?
– Вы чертовски сметливы. А если это кому-то не нравится, то что? Он может отправляться ко всем чертям. Вы все поняли, миссис Монтфорд? И все еще хотите работать здесь?
– Да, сэр.
– И еще одно, миссис Монтфорд, – саркастически усмехнулся Лоример. – Я ненавижу детей, так что этот ваш сопливый щенок не должен попадаться мне на глаза, поняли? Если мальчишка приблизится ко мне, то, клянусь богом, научу его самым гадким ругательствам.
– Да, сэр, – пролепетала в очередной раз Обри, чувствуя, что ноги отказываются ей служить. – Обещаю, что буду держать его в стороне от вас. Что-нибудь еще?
– Да! – хрипло расхохотался майор. – Вы должны знать, что через два дня вся проклятая деревня будет шептаться, что вы очередной мой лакомый кусочек из Лондона. Так говорят всякий раз, когда сюда нанимается хорошенькая женщина.
Обри почувствовала приступ тошноты, а Лоример прогремел, опрокидывая в себя полный стакан виски:
– Вот так! Теперь у вас есть великолепная работа, миссис Монтфорд, которая наверняка доставит вам много радости.
– Б-благодарю вас, сэр.
Майор Лоример икнул, и Обри, неловко присев в реверансе, поспешила уйти.
Сентябрь 1829 года
Стоял чудесный осенний день, и все окна магазинов и домов Мейфэра были распахнуты настежь. Служанки по всей Хилл-стрит, пользуясь случаем, мели и чистили парадные лестницы, пока еще пригревало солнце; кучера проезжавших экипажей охотно снимали шляпы, а вдоль тротуаров выстроилось с полдюжины лакеев, вышедших подышать свежим воздухом, пока не было никаких поручений.
Библиотека графа Уолрейфена, расположенная в углу здания на третьем этаже, великолепно подходила для того, чтобы наслаждаться погожим днем. Все четыре оконные рамы были подняты, за спиной графа раздавалось воркование голубей, чистивших перышки, но, в отличие от прислуги, Уолрейфен не испытывал никакого удовольствия – он вообще редко бывал доволен, – и поэтому, бросив письмо, которое читал, на стол, сердито взглянул через комнату на своего секретаря и приказал:
– Огилви! Да прогоните же наконец голубей с этого подоконника!
Секретарь побледнел, но все же быстро поднялся из-за письменного стола с линейкой в руке, бросился к окну и принялся махать руками, причитая:
– Кыш, кыш! Пошли отсюда, чертенята!
Коротко поклонившись, он снова занялся своей работой, а Уолрейфен, почувствовав вдруг себя идиотом, тихо кашлянул. Возможно, молодой Огилви еще и не был опытным служащим, но разве обязан он гонять голубей? Уолрейфен уже собрался было извиниться, но в этот момент порывом ветра распахнуло папку у него на столе, и корреспонденция за последние два года разлетелась по комнате – этакое торнадо из листов писчей бумаги. Граф громко выругался, и пока они вдвоем собирали бумаги, проворчал: