– Только не надо меня убеждать, что вы были настолько близки, что проходили ежегодный медосмотр у одних и тех же врачей и даже обсуждали друг с другом результаты анализов.
– Это нет, конечно. Но от меня он никогда бы не стал скрывать серьезных проблем.
– Простите меня, Секондо, но меня мучает вопрос: с поставщиками рамандоло[12] и пино-нуар вы ведете себя так же?
Стуки заметил, что бармен покраснел.
– Вы были друзьями?
Секондо кивнул и отвел глаза.
– Давняя дружба? Еще до общих коммерческих дел?
– Четыре года в Маракайбо и три года в Буэнос-Айресе, вместе.
– Понимаю. Танцевать танго на одном и том же танцполе – это связывает навсегда.
– Еще как!
Агент Ландрулли не хотел верить, что господин Анчилотто был здоров. Нельзя было объяснить самоубийство без какой-нибудь серьезной причины. И если причиной было не тело и, судя по всему, не душевные терзания, то какого черта этот тип решил свести счеты с жизнью?
– Так считает бармен Секондо, который знал графа очень хорошо, – сказал Стуки и принялся расхаживать по кабинету. – Ландрулли, чтобы избавиться от сомнений: найди того, кто проводил аутопсию господина Анчилотто и изучи хорошенько результаты вскрытия. Скажи, что тебя послал начальник полиции.
– Хорошо, инспектор.
– Кроме того, что мы знаем о мире вина? – спросил Стуки.
– Вы имеете в виду алкогольный напиток?
– Именно, Спрейфико, тот, который разливают по бутылкам.
– Я знаю четыре «слишком» для вина.
– Ну-ка, послушаем.
– Не предлагай его слишком много, не смешивай слишком много белого и красного, не пей слишком много и не плати слишком мало.
– Похоже, что этот мир слишком сложен, – пробормотал Стуки.
– Это совсем как мир мороженого, мне один знакомый рассказывал! – воскликнул Ландрулли.
– Да что ты, и тот тоже? Наверное, из-за моно-и триглицеридов?
Агент Ландрулли выглядел озадаченным.
В своей квартире в переулке Дотти инспектор Стуки слушал негромкую музыку с компакт-диска, подаренного ему агентом Терезой Брунетти из полицейского управления города Венеции. «Очень волнующе», – прошептала она ему по телефону. Эту мелодию сочинил один американец, который, зная, что дни его сочтены, собрал у себя своих друзей-музыкантов, и в качестве завещания оставил им эти звуки. Под чуть меланхоличную музыку, написанную умирающим, от проникновенного голоса, который пел о райских вратах, инспектора стало клонить в сон. Прежде чем заснуть, Стуки подумал, что ему нравится бесстрашие этого янки. И пообещал себе заглянуть в дом господина Анчилотто.