Говорили, что речи его как песни.
А она усидеть не могла на месте:
было тесно в просторе дворцовых комнат,
мир манил к себе сказочный и огромный.
Ей простое казалось до дрожи чудным:
как шагает вдали караван верблюдов,
как в бродяги-мальчишки глазах, как море,
утонуть было просто. А он про волю
пел ей песни, манил за собой в пустыню,
звал быть вместе счастливыми и босыми,
мало думать про завтра, презреть законы,
позабыть про дворец, ведь повсюду дом им,
одиноким, свободным, бесстрашным, юным.
Песня долго ласкает слух – быстро губит,
опьянив, одурманив собою душу.
А она продолжала идти и слушать,
пока пасть не сомкнулась за ней пещеры,
продолжала и вслушиваться, и верить.
А он тихо шептал ей про три желанья,
лампу крепко в ладонях своих сжимая.
Умолчал лишь про духа, что в недрах лампы,
что сжирает сердца за них, как оплату.
Он, конечно, султаном стал, всех богаче,
жизнь сложилась счастливее и удачней.
Что до жертвы – пусть злато утешит совесть.
Она воли хотела, он дал ей волю:
нет свободней, чем мертвый. А там, в пещере,
новый дух дико мечется, ждет отмщенья.
И однажды пустыня ему поможет.
Подойдет что угодно, и лампа тоже.