– Она великолепна, не так ли?
Ответить не получалось. Голову наполнял тяжёлый туман. Николь словно поразил сонный паралич. Тело сделалось тяжёлым, собственное дыхание – прерывистым. Каждый нерв на теле – предельно чувствительным. Грудь ныла от желания, чтобы к ней прикоснулись. В лоне вспыхнул пожар. Каждый нерв на коже умолял о прикосновении. Состояние было острым, почти мучительным.
Неважно кто и неважно как, но ей нужно было, нужно было прямо сейчас…
Всё, о чём получалось думать, это о его твёрдом члене, упирающимся в ягодицы и его руках, скользящих по её телу.
«Это неправильно. Так нельзя. Нужно это прекратить, пока не поздно», – но мысли будто вязли в ощущения, лишающих воли.
Каждое новое прикосновение было подобно ветке, брошенной в огонь – лишь заставляло костёр гореть сильнее и жарче.
Когда ладони инкуба скользнули под грудь, Николь застонала. Его пальцы осторожно и мягко сжали набухшие, чувствительные соски. Николь не противилась, не сопротивлялась, когда инкуб развернул её лицом к себе.
Легко, без усилий, он оторвал лёгкую девушку от пола, прижимая спиной к стене, так, что Николь не оставалась ничего иного, кроме как оплести талию Клода ногами, чувствуя его тяжёлый член у входа в собственное лоно. Их разделяла ткань, мешая дальнейшему проникновению, но, ощутив жёсткий напор, она забилась в сладких судорогах, скрутивших узлом низ живота.
В тот же момент в глазах Клода вспыхнуло яркое алое пламя. Из его рта выскользнул длинный змеиный раздвоенный язык.
Испуг на мгновение разогнал туман вожделения, но прежде чем голова прояснилась, длинный гибкий язык заскользил по шее, скользнул в ложбинку между грудей, сомкнулся вокруг сосков сладкой присоской и одуряющий дым неги вновь непреодолимым течением повлёк за собой.
Тело Николь превратилось в инструмент, на котором виртуозный музыкант играл одуряющую мелодию.
Она плыла на огромной тугой волне. Летела, оседлав ветер.
Никогда ничего подобного ранее переживать не приходилось. Это было божественно-прекрасно. Это стоило любой цены. В ней вдруг соединились огонь и прохлада, перекатываясь по телу, ото рта до алчущего заполнения лона.
Жажда и тьма, заполнившая тело снизу, будто гигантский осьминог, требовали продолжения. То, минутное облегчение, что Николь испытала минутой назад, уже не могло её насытить. Её требовалось большее – гораздо большее.