– Люба! – мужчина не отрываясь смотрел на дорогу. – Ребенок – это прекрасно! Я так давно мечтал…
– Мы живем в двухкомнатной квартире с мамой в Новогиреево! Нам и кроватку ставить некуда! Что, пианино выбросим? – Люба боялась, что у нее начнется приступ агрессии к совершенно невиновному человеку. – Я же тебе сказала, что встретила и полюбила человека, что теперь делать?
– Ты можешь любить кого угодно, жить с тобой все равно никто кроме меня не сможет… – мужчина был удивительно невозмутим. – Родится ребенок, у нас есть фамильный дом в горах, я его продам, купим квартиру… Тебе нельзя волноваться.
– Поражаюсь твоему спокойствию… маме пока ничего не говори…
Всю дальнейшую дорогу они ехали молча, молча поднялись на четвертый этаж пятиэтажки, Люба приняла горячую ванну, а когда вышла, Зуфар уже спал, завернувшись в свое одеяло на раскладном диване. За дверью в соседнюю комнату спала мама, тяжело ворочаясь во сне. Голова Зуфара практически упиралась в ее ноги, только тонкая перегородка мешала это сделать. Люба завернулась в свое одеяло и уснула. Она не любила проблемы и тяжелые мысли. Ее бурная натура и представление о собственной исключительности не позволяли ей хандрить.
Нужно сказать, что у Любы была особенная профессия. Она была оперная певица, работала в одном из московских немногочисленных музыкальных театров, но, главных ролей не получала. Обладая природным уникальным голосом, но взбалмошным характером и не имея музыкального образования, на авансцену, где могли разглядеть ее зеленые глаза, пробиться было трудно. Да, может быть, и не в этом было дело. В театре, в котором ей довелось служить, художественным руководителем был человек, который не любил примадонн, может, просто не очень любил женщин. Без раболепства, преданного заглядывания в глаза и беспрекословного послушания ничего добиться было нельзя. Его любимым занятием было вытащить человека из хора, дать ему разучивать партию, а перед премьерой затолкать его обратно на антресоли. Этого Люба никак не могла себе позволить. Да и не без оснований. Ждать было совсем не в ее характере. Она не могла ждать ни минуты, никогда и ничего! Даже в очереди в женский туалет стоять она не могла, шла в мужской. А тут сиди на собраниях, слушай пространные речи, любезничай с ненавистными конкурентками – совершенно невозможно. Люба по характеру была больше дагестанка, чем ее муж. Особенно вспоминая пословицу: «Если гора не идет к Магомеду, то Магомед пойдет к горе», трудно было бы представить двух более чем несовместимых людей. Зуфар, талантливый зубной врач из интеллигентной семьи старинного дагестанского рода, отличался совершеннейшей неорганизованностью. Он мог проспать свою смену, потерять только что изготовленную челюсть пациента, приехать не в ту клинику (поскольку своей практикой он так никогда и не обзавелся) или ввязаться в совершенно не свойственную для него историю: открыть ресторан на привокзальной площади в строительном вагончике или финансировать открытие строительного рынка. Особенно потешно было, когда он на свадьбе в родной Махачкале влип в драку и ему сломали челюсть… Отложенная благодарность от расстроенных пациентов. Зато, в отличие от Любы, он играл Шопена на фортепиано. Люба же во время обучения в ГИТИС выучила всего одну композицию про «сурка»: «По дальним странам я бродил, и мой сурок со мною» – да так и проиграла ее все пять лет на всех экзаменах, до самого окончания.