– Сатана тебе в глотку, Радон! – гремел Фульк. – Ты стал еще круглее с тех пор, как мы виделись последний раз во время тяжбы за Бертинскую пустошь. Я привез тебе в подарок лучшее вино из виноградников Совиньера. Слаще его не найти вдоль всей Луары. Что скажешь, старый пьяница-святоша, не опоздал ли я на празднование прихода мая в твоем аббатстве?
И тут же завертел головой:
– А где это отсиживается моя сестрица? Пусть пошлют за ней. Кстати, поп, известно ли тебе, что мы ехали в Гиларий, не сводя коней с рыси? Это в твою-то глушь, куда раньше едва удавалось прорубиться сквозь терновник. Я понимаю, что вам нужна дорога в обитель, однако в наши времена по такой широкой тропе сюда могут нагрянуть и кое-кто кого бы тебе лучше не знать. Так что подумай, не стоит ли тебе начать выплачивать мне за охрану этой лесной обители.
Радон набычился, склонив свою круглую голову с выбритой тонзурой.
– Крест честной! Да я вижу, ты по-прежнему не прочь обратить меня в данника, Фульк? Всем известно – если что-то хоть на миг прилипло к твоим ладоням – того уже не отодрать.
Но Фульк Рыжий был настроен благодушно.
– Так где же Пипина? Я привез ей племянника. Гляди, отче! Узнаешь ли ты моего Ги? Что скажешь? Вылитая Деленда – упокой, Господи, душу моей первой супруги.
Радон лишь мельком на указанного сына графа. Но вынужден был задержаться, когда юноша с почтительным видом подал ему оброненный посох, а затем скромно опустился на колено, испрашивая благословения.
– Во имя Отца и Сына и Святого духа… – наскоро сотворил знамение аббат.
«Они с отцом похожи не больше, чем дубовый пень и хрупкая ольха. Вот разве что нос, этот крупный нос с горбинкой от Фулька. Да и в посадке головы чудится что-то».
Он отечески положил руку на черные, слегка вьющиеся волосы юноши.
– Идем, сын мой. Гляди – уже процессия с зеленью выстроилась за селом. Надо их встретить у храма.
Аббат Радон был доволен тем, как чинно двинулась процессия. Несли хоругвь с шитым золотом изображением святого, блестели серебряные кресты, каноники с дымящимися кадильницами выступали по сторонам и во главе шествия. Радон, важный и полный достоинства, отряхивая с полы парадной ризы только сейчас замеченную овечью шерсть, возглавлял процессию. За ним попарно двигались монахи – все сплошь в островерхих клобуках, смиренно опустив очи и спрятав руки в широкие рукава сутан. Даже Фульк с его людьми присмирели и тоже держались чинно из уважения к таинству.