А в настоящий момент его обязанности заключались в том, чтобы все пришедшие на лекцию вышли отсюда в прежнем состоянии, то есть без какого-либо ущерба для себя. Впрочем, он опасался, что в полной мере осуществить это не удастся. Многие уйдут с некоторыми идеями, внедренными в голову. С идеями-сорняками в трещине, ослабляющей фундамент.
– Инспектор Бовуар, как там, у дверей?
– Началась толкотня, когда мы объявили, что больше внутрь никто не войдет, – сообщил Бовуар. – Но теперь все успокоилось.
– Bon, merci[25]. Мы вот-вот начинаем.
Бовуар отключил микрофон и посмотрел на закрытые двери. Он чувствовал, всем существом ощущал, что не должен делать этого. Однако знал, что сделает.
Он обратился к полицейскому рядом с ним:
– Ты остаешься здесь старшим.
– Сэр?
– Я иду внутрь.
* * *
Старший инспектор Гамаш смотрел на Эбигейл Робинсон – она сделала глубокий вдох, собралась.
Он видел, как то же самое делали спортсмены перед прыжком с вышки: становились на платформе спиной к воде так, чтобы пятки чуть выступали за край, поднимали руки вверх.
За мгновение до невероятного полета. Миг, после которого наступает необратимость.
Именно это делал и он сам, когда стоял у закрытых дверей. Поднимал сжатую в кулак руку. Он медлил, даря семейству в доме последнюю секунду мира. Перед падением.
А потом костяшки его пальцев стучали по дереву.
«С прискорбием сообщаю вам…»
Эбигейл Робинсон сделала глубокий вдох и вышла на сцену.
Арман Гамаш сделал глубокий вдох и позволил ей выйти.
Реакция последовала незамедлительно и была настолько ошеломляющей, что Гамаша чуть не отбросило назад.
Он слышал рев и выкрики и раньше. Сидя на трибуне хоккейного поля, на котором играли «Абс». Или во время финальной игры на Кубок Грея[26]. На концертах, когда группа наконец появлялась на сцене.
Но на эту сцену вышел исполнитель совсем иного толка.
Гамаш выглянул за занавес.
Возможно, причиной тому была плотность толпы, хотя он, проявляя осторожность, занизил вместимость помещения. Может быть, дело было в акустических особенностях бывшего спортивного зала. Так или иначе, шум казался гораздо более громким, чем могут производить пять сотен людей.
Однако он быстро понял, что вызывает звук такой силы.
Раздавались аплодисменты, громкие голоса ликования, поддержки. Скандирование. Но с равной силой звучал гул неодобрения. Возгласы «Позор!». Оскорбительные выкрики.