Падальщик - страница 14

Шрифт
Интервал


Я не мог понять, куда все пропадает. Куда исчезло то маленькое чудо, которое строило мне глазки на уроках труда? Где ее яркие и чистые голубые глаза? Их как будто бы сжег сигаретный дым.

5

– Эй, песик, хочешь, возьму тебя домой? – услышал я женский голос.

– Нет, мне и здесь хорошо.

Будь она помоложе и полегче килограмм на семьдесят я бы еще подумал побыть ее собачкой, а так, нет уж. Такая может и взаправду наложить еду в собачью миску и оставить спать на коврике в прихожей. Да, я снова спал на улице. До моей первой зарплаты еще далеко, да и погода была благосклонной. Я протяжно зевнул и попытался вспомнить конец истории. Но стоило ли? Дальше был мой побег только и всего. Мне нужно не слабо напрячься, чтобы вспомнить ту, с которой это произошло в первый раз. Помню только что произошло это года через два после той неудавшейся попытки. Да, вот так! Вот такой я залежалый фрукт, или, лучше сказать, поздний цветок.

Сон уже подходил ко мне на своих мягких лапах. Мне нужно подумать о чем-то приятном на последок.

В детстве нас спрашивают, кого мы любим больше – маму или папу. Я всегда говорил, что папу. Мне наказывали, что так нельзя, нужно говорить, что я люблю и маму, и папу абсолютно равнозначно, одинаково. Но я стоял на своем, даже если бы у меня спросили это после смерти отца, я бы все ровно сказал, что люблю отца больше. Он был замечательным. Он сам построил дом, в котором мы жили. Я помню, как сильно я боялся звука бензопилы, и мать отводила меня по-дальше во двор. Я противился. Я всего лишь хотел посмотреть, как отец орудует ей, как забивает гвозди с двух ударов. “Вот бы мне научиться так”, – думал я. Еще помню, как во двор заходили соседи, некоторые шептались, другие говорили вслух. Они думали, что отцу не по силам построить дом, что он должен не выделываться и нанять бригаду строителей. Однако он смог. Хотя даже мать не верила в него, и все время корила, что тот ее не слушает, зато я верил в него. Дом вышел просто сказочный, я таких не видел нигде в округе. А соседи приходили снова и говорили, что они всегда верили, что у отца все получиться. Люди… Они порой мало чем отличаются от стада баранов. Они даже хуже. Бараны ведь не притязают на уважение, не говорят, что каждый из них неповторимая личность.

Отец говорил: “Не обои, а обе! Обои в спальне на стенках!” Я повернулся, а мой палец все еще показывал направо. Мы с отцом были в новом магазине, и я положил глаз на яркую куртку с капюшоном. Отец говорил, что я могу выбирать все, что захочу, в тот день он получил зарплату и мог позволить себе немного раскошелиться. Я все никак не мог выбрать, мне нравились сразу две куртки: синяя и красная. Отец обнял меня и сказал, что купит мне обе. Моей радости тогда не было предела. Отец подошел к продавцу и отдал ему несколько бумажек. Я уже знал, что такое деньги, но еще не знал их цены. Я думал, что это ничего, ведь у отца в кошельке остались еще такие же бумажки, значит нам было на что жить. Я бежал к матери, чтобы та порадовалась за меня, но она почему-то нахмурила брови. Она все переспрашивала у отца, сколько он заплатил, ходила по комнате и махала руками. Мне было всего шесть, я просто не знал, что отец отдал за те куртки половину зарплаты. Мать начала кричать на отца, но я знал, что это моя вина, что я не смог выбрать. Я покаялся. Мать замолчала и злостно сжала губы. Отец поднял меня на руки и понес в мою комнату, по дороге он сказал, что отдал бы все, что у него есть, только бы я еще раз почувствовал себя таким же счастливым. Смех ребенка бесценен.