– В чём тогда?
– В семье, – сказал Егор с горечью. – В семье: в жене и сыне; моя сила была в них с самого начала. Я пренебрёг этой силой. Я её попросту проебал!
– Где они теперь? – осторожно спросил Витька, чувствуя, что ступает на чужую запретную территорию.
– В Москве… – сказал Егор.
– Так чего ты уехал от них?
– Мы уже два года не вместе, – сказал Егор, потеряв голос и закашлявшись как старик прокуренным горлом.
– А хотел бы? – прицепился Витька.
– Больше жизни… – признался Бис так жалостливо, что Песков, какое–то время назад ощутив излучаемую человеком напротив магическую силу при одном только упоминании о спецназе, вдруг увидел его ничтожность и уязвимость, будто выданная авансом ценность была вручена зазря и теперь он, Виктор, может совершенно законно и обоснованно забрать её, лишить этого права и даже справиться с эти жалким калекой–спецназовцем одной левой.
Так случается часто, что молодые люди, вроде Пескова, не всегда со зла, а в силу возраста и характера, неспособны иначе дифференцировать себя с обществом, кроме как установив свою собственную уникальность исключительно по факту вероятного доминирования или физического превосходства над другими, проще говоря, при помощи кулаков. Как и многие, Виктор Песков допускал это несознательно.
– Так чего ты тут! – понизив голос, сказал Витька, будто злясь.
– Уже поздно… Слишком долго я не считался с ними, считая семьёй спецназ: «Это моя семья! – говорил я. – Другой семьи не будет!» – так я думал. Знал, ведь, что прекрасно спецназ обойдётся без меня… и боялся, что я без него – нет. Весь смысл моей кропотливой борьбы тогда заключался в службе в спецназе, в поддержке братишек, в преодолении себя ради того, чтобы вновь оказаться с ними на войне. А для чего мне это было нужно – я ответить не мог… Однажды в госпиталь приехала женщина, звали её – Мэри Бушуева. Солдатики, за её кукольный вид и немного угловатую походку, прозвали – Мэри Поппинс. Выглядела потрясающе, не хватало только шляпы и зонтика, чтобы летать. Она была первой и, наверное, до сих пор остаётся единственной женщиной в стране покорившей знаменитый Нью–Йоркский марафон… Помню: март, в Москве еще лежал снег, а в коридоре главного военного госпиталя Бурденко, какая–то женщина вкусно так рассказывает, что в Зугдиди, – это в Грузии, – уже вовсю цветут цветы и мандарины… Я тогда, лежал в палате, а у меня в голове запах цветущих мандариновых деревьев стоял – так она вкусно рассказывала. Она могла без конца говорить о Грузии, о тамошних людях, их жизни, о грузинском гостеприимстве, ну, как любой о родной любимой земле… Ты когда–нибудь был в Грузии?