– Что вы хотите этим сказать, ваше высочество? – Ушаков слегка побледнел. Видимо, ему самому было не по себе от того, что практически проворонили назревающий заговор и чуть не потеряли наследника. Вряд ли Елизавета Петровна им простила бы такую глупость. Она в дела канцелярии особо не вникала, но вот то, что ее положение весьма упрочнилось с моим появлением, прекрасно понимала.
– Я хочу сказать, что Тайной канцелярии, так же, как и мне, что-то в жизни нужно менять. А для этого нужно понять, что вы делаете не так. Вы же умный и опытный человек, Андрей Иванович, вы как никто должны понимать, что, рассказав вслух о чем-то, начинаешь это что-то воспринимать по-другому. А там и я могу что-то такое ляпнуть, просто в силу своего отрочества, что при детальном рассмотрении можно будет и опробовать. Уж вам-то докладывали, что я знатным выдумщиком слыву, – и я улыбнулся, может быть, даже немного заискивающе, но мне было жизненно важно привлечь его на свою сторону. Когда я готовился к этой встрече, то всерьез раздумывал о том, с кем ее провести: с Ушаковым, который все еще начальник, или с Шуваловым, которого все на эту роль прочат. В итоге я выбрал Ушакова, и сейчас гадал, не ошибся ли со своим выбором.
– И что же вы поменяли бы в нашей службе в первую очередь, ваше высочество? – Ушаков горько усмехнулся, намекая на то, что моя тетка в первую очередь захотела поменять начальника.
– А я не знаю, Андрей Иванович. Мне надобно еще разобраться, что вы вообще делаете, какие пределы у «слова и дела» имеются, – сложив руки на груди, я смотрел на главного палача Российской империи, а именно так воспринимался Ушаков среди знати. Меня просветил Суворов, когда я попросил его передать приглашение Ушакову, что именно Андрей Иванович придумал сначала немного пытать подозреваемого, а потом уже следователю передавать. Он называл это: «Создание доверительных отношений». Весьма спорно на мой взгляд, но вот то, что, если подозреваемый не сознается даже под пытками, нужно с пристрастием допросить доносчика – это он хорошо в свое время придумал, мне нравится.
– Два пункта, как их по велению ее величества Анны Иоановны составили, так до сих пор остаются они неизменны. Кто, что дурное против государя или государыни, или против члена царственной семьи удумает, попадает под «слово и дело», и, ежели кто, что дурное против государства Российского измыслит, – Ушаков смотрел на меня внимательно. Он словно заново изучал меня, оглядывая медленно с ног до головы.