Лэйн дал ей прикурить, когда официант ушел.
– Ты слишком много куришь, – сказал он и взял вилочку, лежавшую возле тарелки с улитками, но затем перевел взгляд на Фрэнни: – Я беспокоюсь за тебя. Серьезно. Какого черта с тобой стряслось за последние пару недель?
Фрэнни посмотрела на него, затем одновременно пожала плечами и покачала головой.
– Никакого. Совершенно никакого, – сказала она. – Ешь. Ешь своих улиток. Они ужасные, когда остынут.
– Ты ешь.
Фрэнни кивнула и опустила взгляд на сэндвич с курицей. К горлу подкатила тошнота, и она тут же вскинула взгляд и затянулась сигаретой.
– Как там пьеса? – спросил Лэйн, принимаясь за улиток.
– Я не знаю. Я в ней не играю. Бросила.
– Бросила? – Лэйн поднял взгляд. – Я думал, тебе безумно нравится эта роль. Что случилось? Ее отдали кому-то еще?
– Нет, не отдали. Роль была моя. Так скверно. Ой как скверно.
– Так что случилось? Ты ведь не бросила вообще учебу, а?
Фрэнни кивнула и отпила немножко молока. Лэйн хорошенько прожевал, проглотил улиток и сказал:
– Почему, господи боже? Я думал, ты, к чертям, помешана на театре. Это едва ли не единственное, о чем ты…
– Просто бросила – и все, – сказала Фрэнни. – Это стало смущать меня. Я стала чувствовать себя такой гнусной маленькой эгоманьячкой. – Она задумалась. – Я не знаю. Прежде всего мне стало казаться таким, что ли, дурновкусием играть на сцене. То есть выставлять свое эго. Я просто ненавидела себя, когда играла в этой пьесе и после, за кулисами. Везде носятся эти эго, чувствуя себя ужасно щедрыми и душевными. Целуются со всеми, и такие наштукатуренные, а потом стараются быть до жути естественными и приветливыми, когда твои друзья приходят к тебе за кулисы. Я просто ненавидела себя… А хуже всего, что я обычно как бы стыдилась играть в этих пьесах. Особенно в летнем репертуаре, – она взглянула на Лэйна. – И у меня были хорошие роли, так что не надо так смотреть. Дело не в этом. Просто мне стало бы стыдно, если бы, скажем, кто-нибудь, кого я уважаю – мои братья, например, – пришли и увидели, как я декламирую какие-нибудь реплики. Я ведь писала некоторым людям, чтобы они ни на что не приходили. – Она снова задумалась. – Кроме Педжин в «Удалом молодце» [7] прошлым летом. То есть там все могло бы быть как надо, только этот болван, игравший Молодца, убивал в зародыше все веселье. Он был таким лиричным – боже, до чего он был лиричным!