Возможно, это был сон, продолжение затянувшегося кошмара.
– А Лёва выйдет? – тонкий пацанский голосок раздался у самого уха. Говорили с надрывом, издеваясь. – Мячик захватит? Мне мячик нужен, футбольный, кожаный. Помнишь, все говорили, что он потерялся?
Выхин вздрогнул и плотнее закутался в спальный мешок. Развешенные над головой пододеяльники пропускали холодный ночной свет, и на его фоне медленно размазалась человеческая тень.
– Хватит бегать, – сказала тень. И тут же добавила другим, маминым голосом: – Понастроил непонятно чего. Стулья тебе зачем? Пододеяльники кто убирать будет? Разбирай немедленно.
– Это моя крепость. В нее никто не может сунуться. Никто плохой, – шепнул Выхин и осекся, закрыл рот ладонями.
Тень отреагировала на его шепот, мотнула большой головой. Вдоль натянутой на спинку стула простыни поползли тонкие пальцы, дотронулись до ткани, провели по ней, будто проверяли на прочность.
– Хитрый, – сказала тень негромко, и Выхин узнал этот голос.
Где-то неровным хором заскрипели старые окна. По полу потянуло холодом, совершенно неуместным в августе. Холод коснулся щек Выхина, его губ, забрался внутрь спального мешка.
– Выходи оттуда, – сказала тень снова маминым голосом, но уже без особой надежды. Длинные расплывчатые пальцы продолжали гладить ткань. – Скоро ужин, а ты до сих пор не разобрал эти свои поделки. Значок валяется какой-то. Влюбился, что ли?
Выхин не ответил.
Тень вздохнула – так вздыхала мама, желая показать, что ей очень не хочется наказывать Выхина за какой-нибудь проступок. От этого вздоха ему всегда становилось стыдно и хотелось что-нибудь исправить. Маме и так сложно в жизни, а тут еще он со своими проказами…
– Лёва, выходи. Пора гулять, как договаривались.
На этот раз Элкин голос. Выхин мгновенно вспомнил, как она вот так звала его с улицы, крича на весь двор. Чтобы все поняли, что гулять с Выхиным не зазорно.
Но той Элки больше нет. Вместо нее взрослая странноватая женщина в армейских брюках.
– Вали отсюда, – пробормотал Выхин. – А не то…
– Что? Зуб мне выбьешь, как тогда? – снова знакомый голос. Дюша Капустин собственной персоной.
В ночной темноте легко можно было вспомнить его лицо, с размазанной по щекам кровью и разбитой, стремительно распухающей губой.
– Выйду и выбью, – буркнул Выхин. – Мне не сложно повторить.