– Видите ли, любознательность в наше время приводит к страшным вещам. Тот кто много знает, обычно спит вечность.
– Это угроза? – Виель надменно возвысил голову.
– Это следствие. Да и не вижу смысла угрожать вам. Просто волнуюсь за вас. – Глен снова выдул клубы дыма, снова затянулся и снова выпустил, но уже намного больше.
– Волнуетесь за человека, которого и дня не знаете? – криво ухмыльнулся Виель и снова опустел в своем взгляде, обращенным куда-то ко всему и одновременно в никуда. Подобно четвертому лику стража, преклонившего голову и смотрящего наискось. Четвертый лик называли стражем души. С головой Риллы – призрачной, неведомой птицы. Облачаясь в четвертый лик, великий четырёхликий страж встречал каждую иссякшую душу в небесном царстве и некоторых возвращал обратно.
– Это мой вечный жизненный долг. – Глен снял промокший капюшон и ладонью вытер лоб. – Тем более вы младший сын графа Эйвенда Вилейна. – твердо добавил он.
Виель опешил и изумился, словно слышал такой девиз впервые.
– Можете не беспокоится. Я не дам себе так просто погибнуть где-либо. Хоть под завалами заведения разрушенного под натиском молний и раскаленного пламени, надышавшись едкого дыма, хоть рядом с неизвестным странником, курящим табак. Попрошу вас не дымить в мою сторону. – монотонно, но грозно проговорил сир Виель. – Вы напоминаете мне о том, что произошло.
Глен слегка ухмыльнулся, послышав гордый голос молодого рыцаря. Его пустой взгляд и судорожные движения всё выдавали внутренний страх, заколоченный где-то за каменной стеной души, но в голосе Виель старался не показывать своих переживаний. Глена это забавляло, но и удивляла его стойкость. Сир Виель Вилейн не давал себе броситься в отчаяние от переисполнившего внутри страха. Все-таки старый Арсмердский граф, Эйвенд Вилейн, его закалил. Виель несомненно был одной из незыблемых гор, пики которых могущественно располагались на гербе Вилейнов, но ещё зеленой и совершенно малой. Когда-то и Глена мучал внутренний страх. Пустой взгляд, судорожные движения и только малый кинжал в юной руке. Налитый теплой кровью, отчаянием и предрешением, а смотрел тогда Глен в её глаза, жалостливые и наполненные страхом. Таким же, что и питал его изнутри. Мой долг, моя жизнь, моя вечность – повторял тогда Глен и не останавливался повторять по сей день.