В исступлении Михель Буша заметался по тесной камере, точно запертый в клетке раненый зверь, продолжая быстро говорить и почти не обращая внимания на замершую девушку.
– Когда на следующее утро опять услышал сквозь приоткрытое окно твою песню, впал в неописуемую ярость. Я приказал прогнать тебя с площади, запретил впредь появляться перед «Храмом Всемилостивого Дракона»! Уже чувствуя зародившееся в глубине души неподвластное влечение, я всё ещё самоуверенно полагал себя способным справиться с ним. Глупец!.. Надеялся изгладить из памяти твой образ, чтением и молитвами заглушить, как в юности, вспыхнувшее плотское желание. О, каким наивным я был тогда!.. Ты действительно больше не появлялась на Драконьей площади, однако дни сменяли друг друга, а твой голос, извивающееся в танце тело никак не шли у меня из головы. Я забросил науку, не мог сосредоточиться на молитве и со страхом ждал наступления темноты, зная, что попытки уснуть обернутся вознёй на раскалённой сковороде. Я будто при жизни угодил в пасть Дракона, в которой горят в вечности презренные грешники!.. В конце концов всё же решился разыскать тебя, удостовериться, действительно ли ты так хороша, какой представляешься в видениях. Каждый день чёрной тенью скитался по улицам Старой Рутны, напрасно вслушиваясь в окружающий шум. Наполовину уже обезумевший от бесплодности этих блужданий, ближе к весне всё же разыскал тебя в предместьях, такую же весёлую, беспечную и прекрасную. Заворожённый, я стоял в стороне от толпы и не знал, что приводит меня в большую ярость: твои бесстыжие движения или взгляды зевак, полные вожделения. Никто не смеет смотреть на тебя так!.. Обессиленный, вернулся домой и на полгода заперся в обители, не желая более смущать разум. Я верил, что Дракон, создатель всего сущего, коему служил верой и правдой два десятка лет, не оставит меня, и рано или поздно греховные видения отступят. Вероятно, так и случилось бы: к концу лета я ощутил некоторое облегчение и уже считал себя идущим на поправку. Но в игру снова вмешался злой рок: осенью, подобно перелётной птице, ты вернулась на Драконью площадь, чтобы одним движением изящной ножки обратить в ничто усилия многих дней! Побеждённый, я склонился пред неизбежной судьбой. Справедливо полагая себя околдованным, начал собирать над твоей головой бурю, которая должна была рано или поздно разразиться…