– Не смей прикасаться ко мне, иначе закричу так, что сюда сбежится весь караул! – взвизгнула Рада, когда жёсткая ладонь, задрав рубашку, попыталась скользнуть по гладкому бедру.
Этот вопль немного охладил распалившегося Буша. Он резко отстранился, а посчитавшая себя победительницей пленница запальчиво продолжила:
– Пусть меня казнят, едва сойдёт снег, но я никогда не буду принадлежать тебе, грязный церковник! Единственное, о чём жалею – что смерть пришла не сегодня: тогда мне не пришлось бы терпеть твоих гнусных поцелуев!..
Окончательно придя в себя после жестоких слов, с перекошенным от бешенства и отчаяния лицом Михель отвернулся и, ничего не ответив, начал подниматься по лестнице, не забыв прихватить оба факела. Через минуту, оставшись одна в кромешной темноте, юная пленница горько разрыдалась, упав на мягкий тюфяк и плотно завернувшись в одеяло. Последний шанс на спасение, похоже, упущен. Мерзкий святоша оставил её в покое, узница выиграла эту битву – но, кажется, проиграла войну за жизнь. И возлюбленный, конечно, не придёт на помощь – это бедняжка начинала понимать всё яснее. Беспокойно проворочавшись пару часов, Рада наконец забылась тяжёлым сном. Ей снился огромный дракон, покрытый блестящей чешуёй, который распластал по земле крыло, предлагая взобраться на спину; милый Гожо, везущий её на прекрасном белом жеребце в их дом; мощёный камнем мост через Сону и толпа зевак, перед которыми красавица танцевала, в то время как за спиной, подобно змее с камнем вместо головы, тащилась пеньковая верёвка…
Узница проснулась, задыхаясь от неописуемого ужаса: казалось, сама смерть разлита в окружающей черноте. Гнусная погибель подползала медленно и неотвратимо, сжимая удушающие объятия; пустота и страх затопили юную душу. Замерев с прижатым к груди одеялом, Рада вслушивалась в окружающую тишину, но лишь беспорядочное шуршание крыс доносилось иногда до чуткого слуха. Мгновения тянулись томительно долго.
После тяжёлого сна пленница не могла думать ни о чём, кроме ожидавшей вскоре участи. По сравнению с приближающейся ужасной гибелью, страшным маятником раскачивающейся перед внутренним взором петлёй с камнем, даже объятия ненавистного святоши уже не казались такими пугающими. Он, в конце концов, только мужчина, который отцепится, едва получит своё; за порогом же смерти ждала разверстая пасть неизвестности.