Алексей крепко спал, разметавшись по своей постели, и улыбался во сне. Я смотрела на любимые черты – они были сейчас умиротворенными и спокойными… И я засомневалась, не привиделось ли мне все это – женщина, лежащая в гробу, и Алеша, сидящий возле нее в глубоком горе. Он проснулся и, увидев меня, нахмурился, будто был недоволен, что я вторглась в его потаенные мысли, затем его губы искривились в обычной усмешке. Я положила поднос с завтраком на столик и вылетела из спальни. Сердце мое успокоилось. Я убедилась, что прошлой ночью все было сном, рожденном в моем воспаленном измученном мозгу, ведь ни следа былой скорби в лице Алексея не было видно.
В этот день, убирая дом, я очень внимательно осмотрела замо́к, висящий на двери закрытой половины дома. Там стояла гробовая тишина, и пыль на замке говорила о том, что его давно никто не открывал. Я вздохнула с облегчением и еще раз уверила себя, что женщину в гробу и Алешу рядом с нею я видела лишь во сне.
Однажды я сидела у окна, устав от забот по дому, как всегда печалясь и думая о нем. Алексей подошел ко мне с обычной холодной усмешкой на красивых губах. В руках он держал все тот же клинок. Бесцветным ровным голосом он приказал мне убить себя. Попросил об этом так буднично, словно велел подать чашку чая. С обреченной усталостью, я молча посмотрела на него и быстрым движением, не задумываясь, направила клинок к своему сердцу. Мне было страшно и непередаваемо отрадно от такой покорной любви, что не было животного страха смерти, было только тоскливо и холодно от того, что я больше никогда его не увижу. Еще мгновение, и я вонзила бы клинок себе в грудь. Но резким движением Алексей перехватил мою руку, клинок упал на каменный пол с тяжелым лязгом.
И вдруг этот холодный и бесчувственный человек страстно обнял меня и стал целовать мое лицо, губы, плечи и говорить с таким отчаянием, словно решился наконец открыть великую тайну. Он рассказывал о том, что женщины предавали его, любя лишь его богатство, и он возненавидел женский род, навсегда, как ему казалось, разочаровавшись в любви, и лишь я полюбила его самого, не требуя ничего взамен. Я своей искренней любовью исцелила его душу от жестокости и равнодушия, и он понял, что тоже полюбил меня. Но мучал и себя и меня, не в силах отдаться этому забытому чувству, и теперь он больше никогда не причинит мне боли – отныне я его госпожа. Я слушала его, и моя измученная душа замирала, чувствуя, как счастливые слезы потекли из глаз, смешиваясь с его поцелуями…