Таисья в ответ ничего не говорила, а только слушала сестру, понимая, что той надо выговориться.
– Ты же помнишь, как я любила Ивана, хоть он и цыганских кровей. А ведь матушка с батюшкой наши шибко против были. Если твоего Михаила сразу приняли, хоть он и не местный, то от моего меня отговаривали долго. Но ведь сердцу не прикажешь, не зря говорят, прикипела я к нему намертво, сразу трёх детей родила – Семена, Любу и Машеньку, последнюю мою кровиночку. Она-то в их породу и уродилась, точь-в-точь цыганка, а красавица какая, вся в отца – статная, черноглазая, чернобровая, а волосы какие – пышные и кудрявые. Обе от одного отца, но ты посмотри, у Любы-то волос прямой, как будто кто специально расправлял…
– Да, жалко, твою младшенькую, всего десять годочков прожила, не смогла поправиться…
– А как я за неё молилась, Тася! Сколько на коленях выстояла у божницы!
– У всех есть кто-то, за кого просили. Не думай, что ты одна такая.
– Я другое думаю, забрал Иван её к себе, чтобы там ему не быть в одиночестве, видать, вдвоём им веселее на том свете.
– Да, твой Афоня – редкий мужик, взял с тремя и ни разу голос ни на кого не поднял, всё добром.
– Не жалься. Василий хоть с виду и суровый мужик, но справедливый и работящий.
– Я и не жалуюсь, Пашенька. Только иногда кажется, что чего-то в жизни не хватает, а может быть, кого-то рядом…
– Ой, Тася, послушал бы кто нас, о чём разговор ведем, удивился бы… Точно, с жиру бесятся.
Сёстры еще какое-то время обсуждали житьё-бытьё, а потом переключились на своих дочерей.
– Интересно, кто кого сбивает уехать из дома, моя Нинушка или твоя Любушка, цыганская кровь? Похоже, обе хороши, точно вожжа под хвост попала, всё им техникум какой-то подавай. Мы вот без этих техникумов живём, и ничего… А что Афоня говорит?
– Ты же знаешь, он моих ростит, как своих, во всём им потакает. Сын уже уехал в Челябу, и эта собралась. А нам только им денежку готовь. Подожди, я знаешь, о чем подумала?
– Ну, говори…
– Об ухажерах Любиных.
– Чего вдруг?
– К нам последнее время повадилось двое, один – гармонист, а второй – молчун и чернявый, как смоль. Гармонист всё наяривает на своей гармони, песни распевает, частушки выкрикивает, а другой, как кляп в рот вставил, всё молчит…
– А который тебе по нраву?
– Никакой. Да все равно, Любушке выбирать. Слушай, Тася, а вдруг это из них кто-то намылился в техникум, и наша за ним?