И мифрил адаптировался!
Короткая вспышка боли была погашена «Лечением», и в моих руках оказался кусочек живого огня. Он пытался вырваться, чтобы продолжить свой стремительный полёт и выполнить волю хозяина, но цепкая хватка мифрила этого не позволила. И чем дольше я держал этот сгусток огня, тем тусклее становились глаза брата Лина. Так продолжалось до тех пор, пока Свет полностью не ушёл из церковника и вскоре не исчез яркой вспышкой в моей руке, наградив напоследок мои глаза мушками и сияющими кругами. Я посмотрел на ладонь – на ней не было даже намёка на последствия. Мифрил умел игнорировать живой Свет церкви! И эта новость стоила всего, что мне сегодня довелось пережить. Мне нужно в срочном порядке возвращаться в Кострищ, отложив или отказавшись от любых других дел! Полный доспех из этого материала меня уже заждался!
– Но как? Это же Свет! Тьма не имеет над ним власти! – шёпот брата Лина был настолько тихим, насколько широкими были его синие глаза. Что для шурганина уже является ненормальным. Что ширина, что цвет.
– Где мои артефакты, брат Лин? – повторил я вопрос, однако ответ пришёл не оттуда, откуда я его ждал.
– Они в сокровищнице, где и останутся до конца времён.
В комнату, куда я затащил брата Лина, вошли двое, папа и Инквизитор. Несколько церковников, обладавших такими же светящимися глазами, как когда-то брат Лин, бросились добивать бедных тёмных, что попали в зону действия моей ауры. Это было не очень честно, так что я убрал «Лечебную ауру». Церковники и тёмные должны сражаться на равных условиях, не пользуясь заёмной силой третьей стороны.
– Верни ауру, смертник, – тут же потребовал папа. – Не нужно усугублять своё и без того незавидное положение.
– Во-первых, я не смертник. Во-вторых, артефакты принадлежат мне и Цитадель не имеет никакого права их забирать. В-третьих, что не так с моим положением?
– Ты отказался выполнять приказ брата Лина. Или хочешь сказать, что он тоже тёмный?
– Почему я должен выполнять его приказ? – поразительно, но даже сейчас я оставался спокойным, как удав!
– Потому что ты смертник, – папа тоже не показывал эмоции. Глава церкви разговаривал со мной как с каким-нибудь умалишённым, на которого бесполезно орать.
– Почему же я смертник? – продолжил допытываться я.
– Потому что ты тёмный.