– Ты можешь идти, – кивнула она мальчишке, нетерпеливо переминавшемуся с ноги на ногу. – Если все окажется так, как ты сказал, то я тебе дам двадцать, нет, сто сестерциев. Но если ты солгал – выпорю так, что ты месяц не сможешь ходить. Понял?
– Благодарю, госпожа! – Обещанная награда была гораздо большей, чем он предполагал, и довольный Воробей умчался, подпрыгивая от радости на кухню. За ним потянулся целых хвост из прислуги, желающей услышать больше подробностей.
Дождавшись, когда топот множества ног затихнет в направлении кухни, Лепида сделала дочери знак, чтобы та последовала за ней в перистиль – внутренний дворик, украшенный греческими статуями и прелестными газонами. В центре всей этой красоты возвышался фонтан, изображавший трубящего Тритона, но сегодня им было не до его прохладных струй.
– Ты понимаешь, что произошло? – Начала Лепида, убедившись, что никто не подслушивает их разговор.
– Император возвращается в Рим?
– Видимо, да. Но это потом, а сейчас, наверняка, начнутся репрессии. Будут преследовать всех, кто так или иначе связан с этруском и его семьей. Боюсь, что полетят головы. Слава Минерве, что мы были от него далеки, если не считать…
– Вот-вот, – чуть более злорадно, чем ей хотелось, подтвердила Мессалина. – Не зря вчера Макрон об этом спрашивал.
– И что нам теперь делать? – Вконец расстроилась матрона, жалевшая, что они слишком рано вернулись в этом году из Путеол, где пережидали летнюю жару.
Мессалина почувствовала вдруг жалость к этой стареющей женщине, с которой они никогда не были по-настоящему близки.
– Ничего страшного не произошло, мама. В конце концов, Макрон всего лишь мужчина, который, правда, как говорят, любит свою жену. Однако, что-то мне подсказывает, что если я приложу немного усилий, то…
– Что ты говоришь, глупая девчонка! Не хватало еще, чтобы ты легла в постель с другом отца! Макрон, был с нами очень любезен, и я надеюсь, что все обойдется.
– Его любезность ни о чем не говорит. Ты сама только что слышала, что с Сеяном он был тоже весьма любезен в это утро. Поверь мне, я знаю, что говорю.
– Ты стала циничной.
– Учителя хорошие были.
Лепида пристально посмотрела на свою дочь. Перед ней стояла красавица, глаза которой были холодны, как родниковая вода. Как, когда она пропустила момент, после которого ее дочь из непосредственной девочки превратилась в бездушную и хитрую женщину? Этот вопрос еще долго не давал матроне покоя. Но если бы кто-нибудь сказал гордой римлянке, что превращение произошло в тот момент, когда Мессалина услышала об исчезновении Квинта, то Лепида не поверила бы своим ушам. Не могла ее дочь, краса и гордость семьи, так убиваться из-за какого-то несчастного раба, пусть даже он и был недурен в постели. Честь римлянки не позволила бы!