Потом, уже в пути, отдышавшись и остыв, он обнаружил, что свобода – повсюду, она – всё, что не прогорклый вагон, этой свободой ему задувает за воротник из-за двери, которую никто не охраняет. Ему это, конечно, открылось не сразу, а только когда поезд в очередной раз затормозил, и кто-то снаружи, оказавшись рядом, видимо, очумев от ожидания, решил, что лучше хоть куда, но ехать, и, решив так, дёрнул оказавшуюся вдруг перед ним дверь. А для Жана так, можно сказать, разверзлись врата свободы, и он просто вывалился, обнял столб, который его поймал, и задышал во все легкие воздухом, пропитанным креозотом, но зато не испарениями десятков других легких, с которыми этими испарениями надо было снова делиться. А ее, тоже тихо вывалившуюся за ним, он не сразу и заметил, она так и не ослабила хватку, только перехватила ладонями его холщовую сумку с шарфом. Ночью около Касселя снова появились американцы и снова куда-то повели, и она, наконец, разомкнула пальцы…
Колотушка на стенных часах мерно гнала кровь к вискам. Мария моргнула и испугалась, что выдаст этим свое существование. Жан молчал, а в затянувшемся некстати молчании так хорошо закипает злость. Адриана вспомнила, как они с Анемари несколько месяцев, с того самого дня, как объявили об освобождении Бельгии, разыгрывали по вечерам сценки про то, как Жан возвращается, а Адриана почему-то была уверена, что это случится именно вечером.
– Что ж, я надеюсь, твоему другу было у нас хорошо, – в ледяном неистовстве произнесла она, ничего не дождавшись. Жан встал и вышел в спальню. Из шкафа, не глядя, бросил в котомку пару рубашек и немного белья – сколько зацепилось в нерастопыренных пальцах.
А Марии собирать и вовсе было нечего.
3. Адриана и пустой двор
Адриана сначала разглядывала захлопнувшуюся дверь, колеблясь – ждать здесь, в коридоре, пока вернется Жан, или уйти в кухню, будто помыть чашки, а на самом деле поглядывать в окно, наблюдая, как они, наконец, распрощаются, потому что не притащит же он ее сюда снова. А если притащит? Адриана задумалась, что будет делать, если они вернутся вдвоем…
Для меня жизнь Адрианы с этого момента – это мертвый язык, который невозможно воссоздать, потому что нельзя узнать, как и о чем говорил на нем человек сам с собой. Это история, в которой осталось только сослагательное наклонение. Наверное, она все же вернулась в кухню. А, может быть, осталась в коридоре, и так и смотрела на дверь, дожидаясь, когда все прокипит, а Жан был отходчив, она это знала лучше всех. Может быть, она подумала, что Жан оставит Марию во дворе, вернется, станет уговаривать, и черт с ним, может быть, и уговорит, предложив что-нибудь дельное, и они снова сядут за стол, но уже улыбаясь, как соседи в поезде, которые точно знают, что разойдутся на следующей станции.