– Не получилось связаться с владыкой, камин забило, – буркнул он на невысказанный вопрос Ичитау. Я же про себя отметила, что говорит он почти нормально.
– Прошу прощения, миледи, что возникла такая путаница, – по имени не обращается, уже хорошо. – Моя жена получит права первой герцогини и станет полновластной соправительницей. Также она разделит мои обязательства и обязанности. Никаких проклятий, ограничивающий срок ее жизни, нет. Все, как у верних демонов.
– Это большая честь, – я чувствовала себя крайне глупо, так как кивала ему из кровати, но желания вылезать оттуда и соблюдать этикет нет. – Вынуждена отклонить ваше крайне лестное предложение. Мне отвратительна мысль забирать чужое, – это я про Эдвину, – меня угнетает перспектива на века запереться в вашем замке. Сам вы мне не то чтобы не нравитесь, однако я сильно сомневаюсь на ваш счет. Короче, милейший, я отказываюсь. Спасибо за доверие и все такое. Я лучше помру обратно.
Глава 8. Астарот. Гордячка и бедняжка
Веками его сердце билось нарочито медленно, чтобы благодаря внутреннему холоду не сгореть во властвовавшем вокруг пламени. Соратники считали его холодной и несокрушимой глыбой. Два других верховных герцога обзывали вечным девственником, потому что он терпеть не мог оргии и никогда не выставлял романы напоказ. Еще он не присутствовал на публичных казнях, чем открыто досаждал повелителю, и не выносил толпу. Любое открытое проявление эмоций его стесняло.
Теперь же Астарот замер не потому, что ничего не чувствовал. Он не понимал, как справиться с этой лавиной переживаний всех оттенков – от слепой ярости до восхищения. Его якобы ледяное сердце колотилось, как бешеное. Он старался унять этот грохот, который, наверное, слышали обе женщины.
Эдвина-Анастасия уползла на середину кровати и выглядывала оттуда, как бесстрашная боевая мышь. Тем не менее, она полна упрямства и только что доказала, что один из самых древних животных инстинктов, цепляться за жизнь любой ценой, на ней дал маху.
Конечно, соберись в этой комнате теософ, философ и антрополог, то каждый бы гнул свою линию. Последний бы утверждал, что это предательство собственных генов из-за страха перед неизвестным и нежелания выйти из зоны комфорта. Первый – настаивал, что девушка готова воевать за чистоту своей души и охраняет ее божественный принцип, а философ бы делал то, что ему положено – ставил обоих под сомнение.