Неужели секс всегда за всем скрывался, а она просто не замечала? Как не религиозные люди не замечают во всем Б-га. Для кого-то яблоко – просто яблоко, а поручень в метро – что-то, за что можно схватиться, чтобы не упасть.
Математика и бухгалтерия даются Рейзл легко, и она набрала столько этих курсов, сколько было дозволено, но избежать обязательного английского не удалось.
Входит профессор, бородатый мужчина.
– Меня зовут О’Донован, – представляется он в первый день весеннего семестра. Он в джинсах и галстуке. Вешает куртку на спинку стула, но не садится. Он ходит по аудитории, красуясь и одним профилем, и другим. Его челюсть очаровывает Рейзл. И его кожа, бледная, как у всех мальчиков в иешиве, но с маленькими темными точками. Наконец он усаживается, выбрав самый профессиональный угол профессорского стола. Он угрожающе наклоняется вперед к студентам в первом ряду и говорит:
– Я хочу слушать ваши голоса, а не только свой.
Это первый дурной знак. В программе на семестр мелким шрифтом написано, что участие в обсуждении обязательно, и дан ряд других правил; надо не только учиться, но и вписываться в коллектив. Рейзл готова распрощаться с отличной оценкой. Она учила английский, но это не ее родной язык. Сначала родной идиш, потом священный иврит, на котором молятся, и только потом уже английский. Она начала учить его в первом классе. Чтобы заменить одобренные школой учебники и разрешенные хасидские романы, она поглощала порочный английский втайне – через любовные романы, найденные на улице, журналы в приемных врачей. Школьницей Рейзл говорила, что идет к друзьям, а сама шла в библиотеку.
Сколько слов она читала и ни разу не произносила!
Дома она скрывает, что знает больше, чем ей положено. В колледже она боится показать, что у нее есть пробелы, что она знает меньше других студентов, которые носят джинсы и футболки и не выпускают из рук телефоны. У нее телефон кошерный – раскладушка без интернета, без сообщений и с заблокированной камерой. В колледже она его скрывает. На семинарах всем слышны ее чересчур четкие согласные и легкая мелодичность речи, присущая идишу, и на нее иногда поглядывают с интересом. Как бы хорошо этот О’Донован ее ни учил, она никогда не будет выглядеть и звучать как другие студенты.