Между тучами и заливом клубился в мареве собственных огней губернский град Северобакланск. Дорога туда, построенная вокруг залива высокоразвитой цивилизацией в прошлом веке, давно разбилась насмерть и заросла борщевиком. В Северобакланске Радим Силантьевич ни разу не был. Но иногда, глядя с берега через торосы чёрного льда на эти далёкие подпрыгивающие огни, был благодарен тому, что тот есть.
– Ну и как там погодка? – встретила Радима Силантьевича на кухне Ада Бестемьяновна. Старушка и вовсе была практически слепа. С двумя катарактами она ориентировалась лишь между газовой плитой с чайником и облучком у колченогого столика. Радим Силантьевич называл свою супругу А. Б. и до слёз её любил.
– Подходящая.
– Ну а что ещё в мире происходит?
– Как и всегда: солнышко то выкатится, то закатится.
– Пойдёшь?
– Пойду.
– Помнишь, как таблетки называются?
– Канефрон.
– Возьми в шкатулке пятьсот рублей. Должны были остаться.
– Угу!
– И замотайся получше. Не ровен час, простудишься: почки вылечишь, а лёгкие не сбережёшь!
– Укутаюсь, дело нехитрое.
Радим Силантьевич кое-как повязал крючковатыми пальцами шнурки, накинул бушлат, намотал шарф и напялил траченную молью ондатровую шапку. Отомкнул дверь и опёрся на костыли. Обернулся с порога, хотел приободрить старушку А. Б., да запнулся.
Этажом ниже встретилась ему Параскева Андреевна Снегурченко, женщина положительная. Мать двух мальчуганов и по совместительству учительница младших классов. Поставила сумки на ступеньки, всплеснула руками, вцепилась в локоть старика и помогла тому спуститься по бессчётным лестничным пролётам.
– Как же вы, Радим Силантьевич? Один да в такую погоду? Давайте провожу вас.
– Благодарю вам, негоже дважды матери отвлекаться на старика. У вас своих забот – огород. А уж я до аптеки как-нибудь дойду.
– Не пойму вас, Радим Силантьевич, что-то вы бодритесь. А сами весь жёлтый.
– Ничего… Нам пенсия строить и жить помогает.
– Ну, смотрите мне, Радим Силантьевич, вечером проверю, что домой вернулись жив и невредим.
– Ловлю на слове.
Ударил наотмашь по носу старика морозный воньздух. Захлопнулась бывалая дверь подъезда. Поправил на переносице очки для дали Радим Силантьевич и принялся гипнотизировать заиндевевшие ступеньки. Путь предстоял неблизкий: двести двадцать два уверенных устойчивых шага на костылях. И если в ногах своих старик был на все сто уверен, что не подведут, то какой спрос с этих бездушных деревяшек на резиновых подпятниках? И вовсе не грохнуться было страшно. Страшно было не суметь встать.