Надо признать, что Белле повезло с генетикой. От матери ей досталась стройная фигура, плавный овал лица и большие выразительные глаза, от бабушки по маминой линии – густые волосы с шоколадным отливом, вьющиеся крупными локонами, прямой, чуть курносый носик и изящный контур губ. Вот только высоким ростом девушка похвастаться не могла. Ещё в школе на уроках физкультуры ей приходилось стоять едва ли не последней в ряду.
Почему-то именно рост Беллы больше всего раздражал её мать. «Может у тебя какие-то отклонения в развитии, раз ты перестала расти? – вопрошала женщина, недовольно качая головой. – Все девочки твоих лет уже вытянулись, превратились в статных красавиц, а ты до сих пор как недокормленный подросток! Я через окна, через стены чувствую людское осуждение. Они думают, что я морю тебя голодом!»
Белла давно смирилась с тем, что в глазах матери она выглядит гадким утёнком. Девушка и сама верила в это, ведь никто не говорил ей комплиментов. Впрочем, рассмотреть её привлекательность было не так уж просто. Одежду для дочери чаще всего покупал отец. Чтобы не заморачиваться с угадыванием размера, он приобретал мешковатые кофты тёмных немарких оттенков и длинные «приличные» юбки. Из-за таких нарядов над Белкой в школе смеялись. Не всегда в открытую, ведь она могла и поколотить, но девочка и сама понимала, что выглядит пугалом. Став старше, Белла никак не могла до конца избавиться от комплекса неполноценности, лицо «занавешивала» длинной чёлкой, а для верности ещё и бейсболку носила с большим козырьком.
Чувствовать себя свободной от чужого мнения и недовольства собой, она могла только на сцене театра. Там она не стеснялась становиться и привлекательной, и уверенной в себе, и даже соблазнительной – ведь это всего лишь образ, игра в кого-то другого.
С матерью к тому времени жить стало совсем невыносимо, и девушка переехала в «однушку», которая досталась ей после смерти бабушки, папиной мамы. Хорошо, что жилплощадь находилась на соседней улице, ведь оставлять поэтессу надолго одну было нельзя.
Два раза в неделю Белла бегала к матери, готовила ей еду и убиралась в квартире. И если насчёт питания родительница никогда не привередничала, то уборка просто превращалась в кошмар. В квартире матери всё было завалено книгами, стопками газет, тетрадками со стихами и вырезками из журналов. В коридор приходилось протискиваться боком, а свет из окон не мог проникнуть из-за завалов исписанных листов.