Прихватив с комода письмо мистера Фитсдена, я отправилась с ним на кухню. Разогрела оставшуюся со вчерашнего дня пшеничную кашу, плеснула в нее сливок, щедро сдобрила вареньем из лепестков роз и приступила к ужину и перечитыванию послания.
«Уважаемая мисс Редшиль, здравствуйте!
Пишу Вам по рекомендации моей хорошей знакомой, миссис Паддинс, чьего сына Вам удалось вылечить, несмотря на то, что лекари от него отказались.
Надеюсь, Вы сможете помочь и мне. Проблема моя слишком деликатного свойства, чтобы писать о ней, поэтому осмеливаюсь просить Вас о встрече. Через несколько дней я приеду в Энсвилль по делам и буду крайне признателен, если Вы согласитесь встретиться со мной. Буду ждать Вас во вторник в три часа дня у памятника Фергюссу Завоевателю (по некоторым причинам, мне не хотелось бы приходить в Вашу лавку).
Заранее благодарный Вам,
Фредерик Фитсден.
P.S. Вы сможете узнать меня по твидовому костюму горчичного цвета и рыжим волосам».
Письмо пришло ко мне четыре дня назад. Поначалу, получив его, я обрадовалась: оно было написано на дорогой бумаге, а от стиля написания за версту веяло аристократизмом. Да и миссис Паддинс, на которую ссылался мистер Фитсден, была не простой миссис, а знатной леди, по счастливой случайности узнавшей обо мне и моем даре. А этот мистер Фитсден наверняка вращается в тех же кругах, что и вышеупомянутая леди, и является ее хорошим знакомым, раз ему известна история болезни ее сына. Все это давало надежду на хороший заработок.
Но так я думала до вчерашнего вечера, пока не увидела, идя из лавки домой, Теодора. После этой встречи мне пришло в голову, что никакого Фредерика Фитсдена с его деликатной проблемой не существует, а письмо – ловушка, расставленная Теодором. Немного успокоившись и подумав, я все же пришла к выводу, что это не Теодор, ибо сомнительно, что он мог знать миссис Паддинс и ее больного сына, которого я лечила цветочной магией. Поэтому я все же решила сходить в указанное в письме время к памятнику Фергюссу Первому, приняв все меры предосторожности, естественно.
Еще раз перечитав письмо и в очередной раз уверив себя, что это не происки Теодора, я помыла посуду, приняла душ и легла спать. Прохладная шероховатая льняная простынь, пахнущая лавандой (хороша же была бы из меня цветочница, если бы я не могла изготавливать душистые саше), приятно льнула к телу, а аромат лаванды успокаивал и убаюкивал. Очень скоро я провалилась в глубокий сон без сновидений.