Знания Саши были настоящими, а не поверхностными, он добывал их, как горный мастер руду, – в глубине, в недрах, не боясь труда, не оглядываясь на потраченное время. И, как горный мастер, он не останавливался перед грудой земли и камней, чтобы добраться до драгоценной жилы. Если Саша, допустим, сталкивался с лингвистической теорией, которую невозможно освоить без знания философии жизни, он откладывал книгу о языке и читал Дильтея, Бергсона, Дриша, потом снова брал в руки отложенную книгу и пытался понять еще раз. Если ему не давались статьи о языке Вернера Гейзенберга или Нильса Бора, он изучал теоретические работы по квантовой механике, а если не понимал расчетов и формул, которые приводились там, брался за математику.
В моем воображении Саша долгое время вызывал образ Буркевица – героя романа Марка Агеева, и мне иногда казалось, что это его могучее стремление к знанию – следствие какой-то затаенной обиды на тех, кто обладал быстрым умом и легкой памятью, и как только Саша добьется какого-то желанного результата, поступит, например, в аспирантуру, он перестанет так стараться.
Но именно в аспирантуре Саши раскрылся по-настоящему и стал работать еще больше, хотя это, по-моему, было уже невозможно. Мы с ним поступили в обучение к профессору Ивану Михайловичу Каменеву, который организовал лабораторию для изучения и сохранения северокавказской литературы и культуры. Иван Михайлович составил список фамилий писателей, деятелей науки, искусства, чьи произведения следовало собрать в первую очередь. Я сходил раза два в краевую библиотеку, скопировал из наиболее доступной подшивки «Приазовского края» статьи Якова Васильевича Абрамова, а из «Материалов для изучения местностей и племен Кавказа» несколько работ Николая Ильича Воронова – и отложил дела до конца семестра.
Саша в сентябре отправился в Москву на какую-то конференцию, и первая же его поездка закончилась открытием. Он привез из Ленинской библиотеки копию монографии Сергея Васильевича Фарфоровского о карачаевцах. Фарфоровский писал о туркменах, ногайцах, калмыках, чеченцах, но то, что у него была специальная книга о карачаевцах, этого не только никто не знал, даже предположить не мог. Дело в том, что в экземпляре, сохранившемся в фондах библиотеки, не было обложки и титульного листа, а на последней странице под текстом стояли буквы С.В.Ф. Саша вообще-то искал любые материалы ставропольских ученых XIX – начала XX века, посвященные кавказским народам, и, обнаружив в каталоге книгу неизвестного автора, заказал ее в читальном зале. Приступив к работе в лаборатории Каменева, Саша, в отличие от меня, прочитал все статьи и брошюры, которые были тогда в нашем распоряжении. Разумеется, он был знаком с этнографическим этюдами Фарфоровского и, когда стал читать книгу «Карачаевцы и балкарцы: Очерки современного быта», сразу почувствовал знакомый стиль. Несколько консультаций со специалистами-текстологами не оставили никаких сомнений – у начинающего аспиранта в руках забытая книга прекрасного этнографа и историка.