Не в силах даже закричать от ужаса, Оливер, издав сдавленный хрип, попятился, опрокидывая всё на своём пути. Упёршись спиной в стену и понимая, что он только что угодил в западню, из которой судя по всему, ему не выбраться, начал судорожно смотреть по сторонам в поисках хоть какого-нибудь убежища. Заметив небольшую дверь, слева от себя, он бросился к ней, давя насекомых, заполонивших весь зал, к счастью, она оказалась не заперта. Забежав внутрь и едва успев навалиться на дверь спиной, Оливер почувствовал глухой удар с обратной стороны. Потом ещё один, а потом всё стихло, даже шелест потревоженных обитателей сырого подземелья прекратился так внезапно, что тишина, навалившаяся со всех сторон, отдалась резким звоном в ушах.
Помещение, в котором оказался Оливер, не имело другого выхода и по своим размерам напоминало скорее каменный мешок, три на четыре шага площадью с высоким потолком, терявшемся, где то очень высоко, так, что свет от факела не мог достать до него. Понимая, в каком затруднительном положении он оказался, Оливер сел напротив двери и постарался успокоиться, привести в порядок мысли, твёрдо памятуя о том, что паника сгубила гораздо больше людей, чем причина, вызвавшая её.
Тем временем, белёсое свечение, поначалу проникавшее лишь на уровне пола, поползло вверх, пока не высветило контуром дверь, и, прекратив своё движение, начало пульсировать, попадая в такт бьющемуся сердцу Оливера. Вслед за этой дьявольской пульсацией донёсся нарастающий гул, перерастающий в нестройный хор человеческих голосов. Кто-то там, за дверью, переговаривался, иногда ругался, но всё же в этом гомоне было больше стенающих и молящих голосов. Над ними явно доминировал мужской голос, полный твёрдой уверенности, воли и страсти. Из обрывков слов можно было разобрать что-то об усмирении гордыни, покаянии и терпении.
На непослушных ногах Оливер приблизился к двери. За ней действительно были люди, много людей! Осторожно приоткрыв дверь, он выглянул наружу. Зал, ранее заполненный застывшими покойниками, был полон людей, самых настоящих из плоти и крови! Повсюду вдоль стен горели свечи, установленные на кованых подсвечниках в человеческий рост, было душно, пахло потом и ладаном. Собравшиеся устремили свои взоры к центру зала, где за кафедрой стоял высокий мужчина, лет сорока, одетый в фиолетовую мантию и энергично жестикулируя, читал проповедь.