Я невольно обвожу взглядом УФСИНовскую столовку. Думаю с сарказмом, что трудно найти более подходящее место для обсуждения планов на мою личную жизнь.
– Да, Господи! – восклицает мама, и я прямо вижу, как она закатывает глаза. – Почему тебе сразу негатив в голову лезет? Я не говорю тебе выходить замуж за какого-нибудь неудачника. Наверняка же есть вокруг тебя достойные мужчины. Судьи там, адвокаты, опять же. Может, из правоохранительных органов кто-то…
У меня ледяная дрожь пробегает по спине. Вспоминается день, когда я встретила отца Сони. Он был государственным обвинителем по делу, в котором я представляла сторону защиты. Мы с самого начала были по разные стороны баррикад. До сих пор не понимаю, как могла купиться на его лесть. Вероятно, предыдущий успех вскружил мне голову. Казалось, что эти серьёзные дядьки в погонах не просто воспринимают меня всерьёз, но и боятся, и уважают. На самом же деле, каждый из них на своём веку видел десятки таких молоденьких дурочек, как я, только-только окончивших универ и стремящихся оказаться в «большой игре».
– Нет, мам, мне правоохранителей, прокуратуры и судебных приставов на работе хватает, – произношу я, стремясь поставить точку в разговоре.
– Вот о том и речь, – не унимается она. – У тебя недавно ребёнок родился, а ты по судам носишься – с шашкой наголо! Оставила дочку на чужую женщину. Разве это дело? А был бы мужчина рядом, помог бы. И работать бы не пришлось.
У меня от нервного напряжения немеют пальцы. Ещё немного, и мама пересечёт границу дозволенного. Мне не хочется перекладывать на неё ответственность, говоря, что она вообще-то, как бабушка, могла бы помочь. Но она с явным пренебрежением и недоверием упомянула об Алёне, няне Сони, благодаря которой у меня и появилась возможность вернуться к работе так рано. Тут, как говориться, не можешь помочь – не мешай. Но мама, конечно же, считает, что ей открыта вселенская мудрость, которой непременно нужно поделиться со всеми.
– Так, мне надо бежать, – бросаю я, чувствуя накатившее раздражение. – Созвонимся ещё.
– Знаю я твоё «созвонимся», – ворчит она. – Опять на две недели пропадёшь.
– Всё, мам, правда не могу говорить.
Зажимаю трубку плечом и, подхватив свой разнос, направляюсь к окну приёма посуды. Неловко оступаюсь на кафельном полу, оставшемуся ещё с советских времён. Просто каблук подворачивается и я едва не роняю на пол всё, что не доела. Но твёрдая мужская рука придерживает меня за локоть, другая ловит разнос. Пару секунд мне требуется, чтобы вернуть равновесие. Всё это время я пребываю в таких своеобразных объятиях. От осознания этого кровь приливает к лицу.