Одиночество Григория Узлова: повесть суждений - страница 3

Шрифт
Интервал


Я в последний раз посмотрел на прекрасную незнакомку, вылезая из-за стола. Она всё-таки была очень мила, несмотря на то что напоминала о не лучшей персоне, встреченной мной на жизненном пути. Я не сомневался, что у неё уже давно был молодой человек, поэтому и не подошёл знакомиться, тем паче я не жаждал новых попыток построения отношений, слишком мне было не до того, я был весь в учёбе, а в свободное время размышлял над различной метафизикой. Пожелав девочке удачи про себя в голове, я вышел из столовой и поспешил на улицу.

2

Как будто ночь накрыла Москву, хотя ещё был только вечер, но слишком темно стало вокруг для подобного времени. Я плёлся к метро, мечтая скорее развалиться в кресле после трудного рабочего дня. Только это желание пламенело в моей голове. Однако у меня есть одно качество, которое практически мгновенно убрало этот пожар, отвело от него, – это моя склонность к регулярным наблюдениям за окружающим миром, «подмечание» малейших деталей, его описывающих и характеризующих. Данное чувство возникло давно, со временем оно развивалось, становилось менее топорным, более тонким и гибким, эволюционируя, по сути, не только само по себе, но и влияя на мою личность и воззрения, делая их более взвешенными и мудрыми.

Что же я видел в тот миг? Многое, притом настолько многое, что мне будет трудно всё передать на бумаге, а что и смогу описать, не будет настолько ярко, как оно было на самом деле. Но будем стараться придерживаться схем построения текстов, с их вечными «предисловие – зачин». Поэтому началом будет такой оборот: «Меня долго буравила одна идея, точнее, одна фраза, которая при её произношении вслух всегда виделась мне гениальной, достойной богов, вписанной золотом в русскую литературу наравне с какими-нибудь замечаниями классиков, возьми Гоголя с его „Жизнь – не прямая Невского проспекта“ и „Тройкой – Русью“». Теперь та самая злополучная мысль, из-за которой и разводится весь сыр-бор: «Москва – город грешников и безумцев, погрязших в болоте „роскоши“ и „комфорта“, притом названия эти появились не столько из-за настоящего богатства, способного вызвать трепет и восхищение обывателя, сколько выигрышным сравнением с другими городами и сёлами, раскиданными маленькими точками на карте нашей Родины».

Ну как, господа критики, блестяще? Безусловно, это шедевр, это жемчужина в море графоманства, которым страдаю я, Григорий Узлов, пишущий эти строки. Каждый из братии ценителей слова, вне политических предпочтений, то есть без оглядки на то, патриот он или либерал, а может, что-то среднее между этими двумя ущербными крайностями, поборник старого или же приверженец всего нового, – все они будут восхищены вышенаписанной фразой, ведь, возможно, именно она обозначит моё восшествие на царский трон главного современного русского писателя; мероприятие это видится мне не очень-то трудным, так как кому мне противостоять? Людям, сатира которых помешана на физиологии? Или же воздыхателям, нет-нет, другое слово, ЦЕНИТЕЛЯМ российского имперского духа, более или менее демократичным, это зависит от конкретного индивида, но ясно одно – они не только преклоняются перед «русским величием», но и, самое главное, любят получать различные награды, а уж некоторые особы предельно наглого свойства забирают и театры, превращая в проводники их воззрений, как бы «в ответку» либералам за их ухищрения. Это не значит, что я становлюсь на сторону «прогрессивной общественности», совсем нет, просто дополнительная и не менее агрессивная политическая экспансия «имперцев» поражает своим таким же ширпотребным уровнем, сравнимым с либеральным.