и тлеет ночи уголь черный,
искры заняли экран
и прячут за собою воздух.
В храме полном темноты
под куполом сияет ангел
и раздаёт нам щедро сны,
и тишины парит дыхание.
Ночка, ночка, ночка,
подари сыночка,
доченьку, супруга,
преданных людей.
Ноченька родная,
взбей мою подушку,
теплыми руками
приголубь меня.
Жизни злая буря
пусть уснёт надолго,
мы с тобой колдуем
солнце в облаках.
Не спеши расстаться,
звёзды, твои дети
пусть со мной побудут,
я их сберегу.
Ночка, ночка, ночка
успокой мне сердце
я любить хочу им,
знаю, что смогу.
Слышишь, как плачут струны дождя?
За гранью тумана музыкой шепчут,
мелодия чистой души октября
воздухом ранним тело излечит.
Время, сквозь крепкие дивные сны
листопадом осенним послание пишет,
о том, что любовью наполнены дни
для тех, кто ещё ей всё-таки дышит.
Вечер гонит лёгкий ветер,
листья шелестят в саду,
на веранде серый пепел,
подлетев застрял в углу.
На столе краснеют астры,
осень ранняя сбылась,
дремлет пёс в моменте счастья,
а любовь утешит нас.
Напиши мне, лето, как скучаешь
по моим восторженным глазам
и о том, как часто вспоминаешь
наш с тобой душистый милый сад.
И упомнить не забудь в двух строчках
долгие прогулки вдоль реки,
и ещё буквально пол глоточка
выпей нашей радостной любви.
И пиши про то, как словно дети
на Иван Купала обливались мы,
как капустных бабочек орава
завладела лужицей воды.
Укажи в письме о ярком солнце,
о его пленительных лучах,
расскажи про тёплый вечер поздний
и про блики резвого костра.
И постскриптум: «Жду, люблю, целую,
обнимаю крепко я тебя!»
Я письмо твоё прочту в морозы,
в леденящий душу зимний день,
возьму ручку и листок, и тоже
сочиню сердечный мой ответ.
Я напилась, с утра напилась
конфетами «Пьяная вишня»
и мне хорошо, душа разошлась,
и песня рекою возникла.
Поймите меня, я ведь жива,
а воздуха мало в квартирах.
И солнце взошло, весна расцвела,
и сладкой любовью проникла.
Что видишь ты в глубокой дали этой?
В медных нескончаемых лесах?
В сухой траве, лишь ветер греет руки,
туман, как водится, в слезах.
Уйдёшь на целый день писать этюды,
возьмёшь с собой бумагу, карандаш
и драма местных форм, заблудших судеб
в одном порыве пляшет на глазах.
Твоей простуде нипочём и холод,
он делает резвее каждый взмах
и отражение будущего слова
стынет в очертаниях, тонах.