На его лице появилась горькая улыбка. Он продолжил:
– Это моя работа – пить и рыдать. Казалось бы, что может быть проще? Но это очень трудно. Что скажешь? Ты так не считаешь? – спросил он, уставившись на нее.
Сиа задумалась. Понемногу она проникалась к Выпивале сочувствием.
– Как можно влачить такое жалкое существование? – спросила Сиа после довольно долгих размышлений.
Выпивала ответил сразу, без долгих сомнений:
– Чем больше страданий и горечи в настоящем, тем больше я думаю о прошлом. Все мучения однажды останутся воспоминанием. С каждым днем оно будет стираться и когда-нибудь исчезнет навсегда.
После этих слов он снова опустошил стакан. Некоторое время Сиа сидела неподвижно, обдумывая услышанное.
– То есть вы плачете, вспоминая прошлое, но в нем же находите успокоение?
– Получается, так, – ответил он, подняв голову и посмотрев на девушку.
– Плакать от воспоминаний и в них же находить утешение. В этом есть какая-то ирония. Сложно разобраться.
– В мире вообще мало простого, – пожав плечами, ответил Выпивала и опустошил бутылку до последней капли.
Сиа повернула голову и посмотрела на часы, которыми были увешаны стены. Их ровное, ритмичное тиканье напоминало хоровое пение. Выпивала заметил, как завороженно Сиа смотрит на часы, и довольно улыбнулся:
– Нравится? Это я их повесил. Если приглядеться, то можно заметить кое-что общее.
Он с надеждой смотрел на девушку, а она, заинтересовавшись, с любопытством стала изучать часы.
– А-а-а, стрелки-то не двигаются! – с удивлением осознала Сиа.
Выпивала отбросил пустую бутылку назад и кивнул:
– Это ты правильно заметила.
Он взял очередную бутылку и принялся откупоривать ее. Сиа с тревогой посмотрела на него, опасаясь, что от количества выпитого он не сможет держаться на ногах. Однако Выпивала лишь небрежно отмахнулся, жестом показывая, что все нормально. Похоже, ему не хватало собеседника, потому что говорил он не переставая:
– Мне тут нравится. Нравится, что в этой комнате я один. Здесь нет всей той жестокости, которая порождает жалкие и ничтожные воспоминания, с которыми мне приходится жить, ведь кроме них в мире ничего не осталось, – бормотал он. – Здесь останавливается время, есть только я, и я свободен. Если часы стоят, кажется, что остановилось все, кроме меня.
Под конец этой длинной фразы его глубоко посаженные глаза заблестели от нахлынувших воспоминаний. Затем он сделал несколько глубоких вздохов, поднял голову и спросил: