С этими словами он начал раздеваться. Стянул кофту, скинул штаны, взялся за бельё. Хоть и без суеты, но двигался он торопливо, и Юра понял: времени не осталось.
– Тебя правда нельзя убить? – выпалил он то, что не давало ему покоя.
– Те пытались, – равнодушно заметил охотник. Сорвал водолазку и засверкал в полутьме медным гибким торсом. – Не надо им было приходить ночью. Луна исцеляет всё.
Подштанники скользнули с бёдер и комком свернулись у ног. Тингеев переступил через них, жуткий и чарующий в первобытной наготе. Бесшумно направился к выходу. Отблески огня из печурки оглаживали мышцы, которые, как юркие рыбы, гуляли под кожей. Юра из-за решётки провожал уходящего глазами пойманного и укрощённого зверя.
В дверях Тингеев остановился.
– В такую ночь слышно звёзды, – обронил он из-за плеча. – Одни шепчут заветные тайны. Другие заставляют выть от восторга. Третьи повергают в безумие. Но пуще всех – Луна. Луна – это звезда бөрө. Волчья звезда.
Его голос дрожал – от испуга ли, нетерпения, всего сразу… Юра не знал ответ.
– Тебе это нравится, но наутро рот полон крови, и хорошо, если это кровь зверя. Тогда ты напоминаешь себе: это проклятье, а не дар.
– Что такое «бэдик»? – бросил Юра вдогонку ласкаемой огненными отблесками спине.
– «Дурачок», – усмехнулся охотник. – Так называла меня ийэ. Моя мать. Иногда называет до сих пор.
Он открыл дверь и нырнул во мрак. Всполошилось пламя буржуйки, сквозняк прокатился по полу. Дверь захлопнулась. Юра остался один.
Некоторое время он стоял, обнимая прутья и глядя на сброшенную, похожую на морщинистую кожу, одежду Тингеева. Затем отлип от решётки и помочился в ведро, любезно оставленное хозяином. Струя была красной.
Он тяжело осел на пол, вытянул ноги, и закутался в медвежью шкуру. Его жгло и трясло. Сонмы незримых осколков вспарывали жилы, срезали с костей больное мясо. Он думал, что не заснёт – а если заснёт, то не проснётся. Сверлил взором огонёк лампы, словно тот мог удержать его в сознании.
Он заснул, и он проснулся. Казалось, лишь моргнул – и за этот миг лампа погасла. Гудела буржуйка, из-под заслонки пробивались пунцовые сполохи, но остальное пространство погрузилось в кромешную темень – чужое, затаившееся и… стылое. Под шкуру назойливо лез знакомый сквозняк, царапал коготками саднящие ступни. Юра подтянул ноги, кутаясь плотней, и вдруг остатки сна слетели, будто сухие листья под порывом северного ветра.