Я хихикнула. Не ожидала от нее таких слов.
– Вы правы, дорогая султанша. Благодарю, что успокоили меня. Надеюсь, годы сделают меня храбрее.
Наконец она ушла. Если быть честной, разговор оказался не так ужасен, как я ожидала. Но все же лучше их не затягивать. Мирима более наблюдательна, чем ее брат, и боюсь, однажды она увидит меня насквозь.
Вернувшись в свою комнату, я забрала сына у кормилицы и прижала к себе. Внутри растеклось приятное тепло, словно я стала едина с миром.
– Он отлично кушает, – сказала кормилица, темнокожая женщина из Химьяра. Я улыбнулась и поблагодарила ее.
Селук заерзал, и на меня нахлынули эмоции. Да, так назвал его шах. Очевидно, Селук Рассветный явился к нему во сне в ту ночь, когда родился мой сын. Не помню деталей, но там была какая-то чепуха про солнце, птиц и рыб. Кярсу тоже нравилось имя. А я не могла представить менее подходящего человека, в честь которого можно было назвать моего сына, но не имела права голоса.
– Ты можешь идти, – сказала я кормилице.
Я поцеловала голову сына и вдохнула его свежий, живительный запах. Он засмеялся. Я положила его в колыбель и смотрела, восхищаясь его красотой. Но красоту младенца в глазах матери нельзя описать. Это как фанаа, как единство с самим богом.
В голове эхом отдавались слова, некогда сказанные дядей и свекром. «Не воспитывай детей так, как родители воспитывали тебя. Они родились для другого времени». Ничто не могло быть более верным в отношении нас с сыном. Я должна воспитать его для этого времени, этого места и этой цели.
Я двинулась к балкону, откуда открывался обширный вид на Кандбаджар, его древние кварталы, двойные стены и юрты за ними. В ночи царила тишина – ни ветерка, ни щебета птиц.
Как приятно просто смотреть на мир и ни о чем не думать. Не напрягать ум для достижения цели, к которой стремишься. Недоступная мне радость, поскольку слишком многое еще нужно сделать. И осталась одна лишь я, чтобы сделать это – нести на своих плечах истину, выживание любимых богиней Лат Потомков и, в конечном счете, судьбу человечества. Весь мир держится на одной старой женщине.
– Отец Хисти, – взмолилась я, – благослови дочь своей силой, своей праведностью, своей победой.
Я вытерла слезу со щеки. Держать мир на плечах было больно. Носить в себе боль потерянных, мертвых, уничтоженных. Все это лишь сделало меня бесчувственной. Но именно эти безмолвные моменты я не могла выдерживать, я предпочла бы заполнить их чем угодно: банальной поэзией, дешевыми сплетнями, прогулками по саду наслаждений.