Герман нежно привлёк жену к себе и поцеловал.
– Около двадцати, кажется, – добавил он небрежно.
– Ох! Ничего себе! Около двадцати! – воскликнула Настя.
Говоря это, она внезапно встала, освободившись из объятий мужа.
– Надо же! Двадцать! А уже по психотерапевтам бегает! Не рановато?! Что же там за проблема такая?!
– Так! Настя, это мы обсуждать точно не будем. Я уже пожалел, что начал этот разговор, – резко оборвал возмущения супруги Герман.
– Да, конечно, извините, пожалуйста, Герман Алексеевич. Я забылась, – отвернувшись от мужа, дрожащим от слёз и обиды голосом сказала Настя.
Она знала, что её слёзы всегда примиряюще действуют на мужа, даже если виновницей перепалки являлась она сама. Она нечасто пользовалась таким методом, чтобы помириться, или умалить свою вину, или просто закончить какой-то спор. Она считала, что тяжёлую артиллерию применять можно, но лишь в самых крайних случаях. Вот сейчас как раз и был такой момент. Она, зная принципиальный характер своего мужа, поняла, что зашла со своими расспросами очень далеко и что теперь узнать что-то ещё будет невозможно. Чтобы оставить себе хоть какой-то шанс разузнать потом, впоследствии, когда всё уляжется, еще хоть толику сведений об этой молодой пациентке, ей сейчас же нужно всё исправить.
– Ну, хватит, давай не будем ссориться. Ты мня прости за резкость. Давай сменим тему. Как твой день прошёл?
– Да как обычно – никак.
– Ты бы сходила куда-нибудь. Ты целыми днями дома сидишь.
– Во-первых, не сижу, а занимаюсь хозяйством, – обиженно отозвалась Настя.
– Конечно, занимаешься! Я же не это имел в виду. Не передёргивай, Насть! Ты постоянно дома.
– Так ты чаще меня куда-нибудь выводи. Не с Тамилкой же мне идти.
– Давай на выходных к родителям съездим? Давно не были.
– Ты уверен, что сам хочешь этого? Я не в обиду, ты же знаешь. Опять начнутся эти невыносимые разговоры.
– Тогда куда? Может, в театр или в филармонию? Или на выставку? Куда ты хочешь?
– На выставку. В «Новой Третьяковке» с марта месяца открыта выставка Ильи Репина, а мы всё никак не сходим.
– Вот на выходных и сходим. Решено. Заказывай билеты.
– Обещаешь?
– Обещаю. Иди ко мне.
2
Утром следующего после описанных событий дня Герман сидел в своем кабинете в наушниках и слушал запись с последнего сеанса, делая записи в своем рабочем дневнике. Это был его принцип работы: во время разговора с пациентом он никогда не отвлекался на то, чтобы делать заметки. Он внимательно слушал, а главное рассматривал пациента. Герман считал, что наблюдение за невербальными средствами общения людей, приходящих на приём к врачу-психотерапевту, важны для определения проблемы, с которой приходит пациент.