Дождь еще толком не начался…
Хотя уже самую чуточку окропил землю, скинув из прижимающихся к ней небес россыпь мельчайших слезинок, в русском народе имеющего собственное название ситничка, морось, бус, опять-таки вроде пропущенного через решето.
Дождик, дожж, дожжик, дозжик и даже дежгъ, он нонче только предполагал наступления ненастья, оттого и сама природа, и каждое ее отдельное творение замерло в предвкушении дозжухи. Столь мягкой, сладостной после жарких дней, дождевой воды.
В сей же час особой торжественной неподвижностью наполнились травы, кусты и деревья. Оцепенели не только мятликовые, перестав покачивать своими нежно-малахитовыми колосками и фисташковыми метёлками, но и обмерли цветки пунцового мака. Те размашистые, словно крылья бабочек, лепестки мака принимая на себя бусенцы дождя, мгновенно струшивали их вниз, погружая в травянистость собственных стеблей и побегов. Впрочем, более всего поражали взгляд своим застывшим видом округло-зубчатые, овально-пильчатые, сердцевидные листья деревьев, столь разные в очертаниях, но неизменно ярко-зеленые в собственном колорите. Посему оседающая на их поверхность морось, столь невесомая и крошечная, переливалась стеклянной пустотой.
Покой хранил и сам небесный купол, кой хоть и смотрелся дождеродным, в этот миг был пепельно-дымчатым, едва-едва прикрытым сверху более хмурыми свинцово-серебристыми переплетенными полотнищами. На них местами созерцалась свиль, непременно, в виде прозрачных или вспять сизых волнистых, витых волоконцев.
Потому как небо перемешало в себе многообразие серых оттенков и само наблюдение по меже с землей мнилось в легчайшей мороке, а воздух словно выхватывал на собственную полупрозрачность бусинки дожжика и тягуче ниспускал их вниз. От той неспешности движения каждой капели слышался лишь тихий шорох, будто водица перешептывалась меж собой или на что-то жалилась кругом правящей тусклости. А пространство кругом и вовсе скрывало какие-либо ароматы, приглушая их сочность, оставляя для осознания всего-навсего непосредственную свежесть воды.
И только птицы, в том затаившемся на малость Мире, не прекращали своего неудержимого полета и даже не снизили многоголосие аккомпанемента, не столько пытаясь заглушить шепоточек ситничка, сколько просто понукая, завлекая дожденосное настроение.