Поскольку мышление возможно не только потому, что есть "сущность" – единое, единственное, но и потому, что оно из себя же порождает явления (здесь мы способ созерцания включаем в мышление), постольку в плодах мышления, его результатах всегда присутствует произвольный (субъективный) момент.
Черновики? Я даже романы пишу без черновиков, а ля прима, как истинный акварелист \зачёркнуто\ монументалист. Сохраняются только цитаты: "враги человеку – домашние его"…
… мой дядя, Михаил Никитич, в застолье изрекает: "Жить будете, но детей у вас не будет. Напоили вас."
В комнате воцаряется мёртвая тишина.
– Залил шары, – сурово одёргивает его жена. – Ты что мелешь!
Дядя Миша оскалился… – у меня хорошая зрительная память – назвать его гримасу улыбкой запрещает врождённое чувство формы.
Информация за столом была подана так неожиданно, что азъ грешный целиком её не воспринял. Помню ощущение какой-то неловкости, не более… Я вообще на слова мало обращаю внимания, чаще пропускаю их мимо ушей. Елизавета, как она – спустя годы – мне рассказывала, «хотела в тот момент встать и уйти, но сдержалась».
Ретроспективно вырисовывается неприглядная картина.
Винер:
"… если вы попросите метео-ролога дать аналогичный \каталогу звёзд\ перебор облаков, то он рассмеется вам в лицо или, быть может, терпеливо объяснит, что в метеорологии нет понятия облака как определенного объекта, остающегося всегда более или менее тождественным самому себе, и что если бы таковое и существовало, то у него, у метеоролога, нет средств сосчитать облака… Метеоролог со склонностью к топологии, пожалуй, мог бы определить облако как связную область пространства, в которой плотность воды, имеющейся в твердом или жидком состоянии, превосходит некоторое значение. Но это определение не имело бы ни для кого ни малейшей ценности и описывало бы в лучшем случае весьма преходящее состояние."
Скажите, а люди всегда ли остаются тождественными самим себе?" «Удетерон»
«И вновь, за полосой депрессии, начинался подъём, невероятный и столь же бессмысленный, как само существование мироздания.» «Сквозь сны», с.53.
Быстро пробежав глазами несколько страниц, скорочей понимает, что послание адресовано Конслаеву.
Конслаев – последний гений прединтернетовского эона. Скорочей. Тот читал всё, что появлялось пред его всеохватным взором напечатанным или написанным от руки. И что немаловажно – всё понимал с полуслова. Сохранился список прочитанного Юр Юричем во время его работы над романом-эссе «Сквозь сны». Далеко не полный список. Всё, что не касалось романа либо касалось других его произведений, не вошло в этот перечень из более чем тысячи наименований.