Я что-то промычал в ответ, краснея. Хоть я и вырос на Народной улице, но воспитан был, как вы знаете, на классической русской литературе, и к такому общению не привык.
Наконец мы добрались до большой, зеленой дачи, в которой располагался 7-й отряд. Перед парадным крыльцом была круглая песчаная площадка, но Сидорчук повела меня к обратной стороне дома, заросшей высокой травой и кустами черемухи и акации. Зачем-то ей непременно надо было заглянуть в окно своей комнаты. Окно находилось высоко. Несколько раз, схватившись за наличники, она пыталась подтянуться, но падала в траву; потом она попросила поддержать ее, и я схватил ее за талию мокрыми ладонями и стал пихать вверх и поддерживать пока платье не задралось и она упала мне на грудь прохладной попой. Кажется, ей это доставило такое удовольствие, что она даже не завизжала, а только повернула ко мне голову сверху и спросила.
– Ты как, в порядке? Держишь? Держи крепче, а то я боюсь упасть в крапиву.
– Не бойся, держу, – выдавил я, упираясь в ее ягодицы ладонями и вдыхая какой-то бесстыжий запах, от которого у меня началась эрекция.
Но и этим еще все не закончилось. Спрыгнув, Наташка уронила в траву свой золотой кулон и мы минут десять искали его в высокой траве, нашли, обрадовались, и она попросила меня помочь застегнуть его на шее. Еще минут десять я грубыми пальцами возился с крохотным замочком на ее теплой, покрытой золотистыми волосками шее, а она хихикала от щекотки и прижималась ко мне спиной.
Потом я проводил ее до крыльца, но дальше, в темную комнату не пошел. Она вздохнула, еще раз оглядела мою фигуру сверху вниз и помахала рукой.
– Ну ладно, мне пора. Спокойной ночи. Завтра… ой, сегодня уже, увидимся.
Я не сразу вернулся в барак. Сначала я спустился вниз, к озеру. Оно дымилось в утреннем свете. На купальне было тихо, прохладно и пахло рыбьей чешуей. Вода сочно чмокала под деревянным, влажно-скользким настилом, сухой камыш на берегу шелестел убаюкивающе. Я облокотился на покосившиеся перила, плюнул в темную воду и стал следить, как белое пятнышко медленно дрейфует к затопленному лопуху кувшинки. Раздался всплеск, блеснул серебром рыбий бок и пятнышко пропало. И тотчас под кустом, свисающим над своим колеблющимся отражением в воде, булькнуло что-то большое, тяжелое, отчего пошли круги, всколыхнувшие осоку. Где-то далеко крякнула утка. Ни души не было вокруг. Я подошел к почерневшей деревянной лесенке, уходящей в темно-вишневую глубь, расстегнул ширинку и пописал, с восторгом слушая, как моя горячая струя вспарывает холодную гладь воды, взбивая на поверхности пивную белую пену. Хотелось чего-то непонятного нестерпимо. Тогда я быстро скинул с себя всю одежду и прыгнул в воду. Она была обжигающе холодной, но мне это и надо было. Я выпрыгивал из воды и падал в нее с истерическим смехом, подняв целую бурю в купальне. Потом выскочил на берег, стуча зубами, и отжался от земли тридцать раз и сделал тридцать энергичных приседаний. Тело вспыхнуло жаркой истомой. Я оделся и закурил с наслаждением.