Спустя полчаса непривычно молчаливая команда теснилась у борта, и десятки рук сжимали снятые головные уборы.
Витал обвел взглядом ряды закутанных в ткань тел в последний раз. Внутри кипела непостижимая злость. Сил определить ее адресата не осталось. Скорее, он негодовал на проклятых пиратов, что стали на пути их эскадры. Или, быть может, он злился на каждого из тех, кто оказался в этих мешках за их нерасторопность? Или за излишнюю браваду в бою? А может, больше всего он был зол на самого себя за то, что не нашел способа предотвратить все эти смерти?
На плечо легла тяжелая рука. Маркиз проскрипел:
– Пор-ра, капит-тан.
Отвернувшись, Витал сердито шмыгнул носом и посмотрел на плотника в упор. Тот только медленно покачал головой. Капитан опустил глаза. Не прими на себя капитанство, он мог бы себе позволить отдаться гореванию. Он мог бы молчаливо раскуривать трубку и предаваться воспоминаниям, лишь бы не отпускать погибших. И Витал все оттягивал момент, когда короткая молитва морского народа поставит точку и назовет мертвых мертвецами. Казалось, произнеси он формулу прощания, и объятия его памяти разомкнутся, чтобы отпустить братьев в вечность забвения. Но плечи расправились, спина распрямилась, и он проговорил:
– Рожденные морем в бездну морскую и вернутся. Ласковой глубины, братья.
– Ласковой глубины, – вторили ему голоса вокруг.
Жан и Жак, хмурые, тихие, зареванные, одного за другим отправляли погибших мореходов за борт.
В тишине подступающих сумерек раздалась невыносимо долгая череда всплесков.
* * *
– Экипаж, па-а-адъем!
– Подите вон, – промычала Селин и перевернулась на другой бок.
– Птичка, одевайся и спускайся к нам в кают-компанию. Все уже собрались. Намечается пирушка!
Сон начал отступать, и она присела в постели. Каюту наполняли розовые лучи заката.
– Что еще за пирушка? – спросила она без особой надежды на ответ.
– Да кто их поймет, этих крыс мокрожопых, – пробасил Брут из-за двери. – Впрочем, не отдали концы и ладно – ребята живут как в последний раз! И они правы…
Все, что говорил телохранитель, показалось каким-то несусветным бредом. В сознании то и дело всплывали мутные образы морского боя, лихого капитана Витала, дрожащий в ее руке пистолет и загадочная темная каморка с волшебным свечением…
Де Круа потерла лицо. Чудовищно несуразный и дурной сон! Она встала с постели и охнула: тело нещадно ломило.