Тут невольно встрепенулся я. Нет, что-то ерунда какая-то написана! Я никогда не видел Ивана Егоровича нетрезвым, да и никто и никогда! Велосипедист, поклонник гимнастики с гантелями – каждое утро махал ими на балконе… Любимец дворовых голубей, которых каждый день снабжал хлебным крошевом, – да, вот это всё и многое другое хорошее как раз о нём! При этом он всегда обходил столик во дворе, где вечерами мужики собирались постучать домино, точнее, не совсем за этим – незамысловатые костяшки служили прикрытием.
Но Игорь всё читал и читал мне исповедь о том, как можно и в совсем ещё молодые годы медленно, но верно уходить в штопор. Я не смею и не буду пересказывать те подробности, что шли почти до самой середины тетради, но откровение было таким, что я всё больше сомневался: неужели это всё Иван Егорович описывает про себя?
«Скоро я заберу их из родильного дома. Каким человеком? Каким? Нет, не тем, о котором всё тут вылил, как есть! Пусть он там и остаётся, на прошлых страницах жизни! А я наедине с самим собой обещаю, что стану хорошим нормальным человеком. Я – человек, а не плесень алкогольная! Когда Нину повёз рожать, я ушёл в такой сумрак, что понял, всё есть! Другой свет есть! По крайней мере, тёмные силы точно. Я их видел! Они приходили ко мне, они разговаривали со мной. Но раз они существуют, значит, есть и свет, нужно к нему идти. Суметь вывернуть в другую сторону. Но я из-за того, что жил так, никогда не был, не видел в своей жизни, – Игорь будто споткнулся и стал молча бегать по строкам. – Тут зачёркнуто много, я пытался, не разобрал. Видно, как рука дрожала. Но вот:
«Я клянусь, что мой ребёнок никогда не увидит меня пьяным, он не узнает о моём тёмном прошлом, оно никак на нём не отразится. Это чудо, что Нина решила рожать, несмотря на то, что я… Она сомневалась, у нас доходило до… Нина верит, что ребёнок всё поменяет. Я не обману её. Дурак, дурак, какой же! – тут дальше опять аж до дыры перечёркнуто, добавил Игорь. – Я понял главное, что семья – это самое главное. Семья – это школа. Там надо учиться, жертвовать, прощать, идти навстречу. Учёба любви, а любви учиться надо. В учёбе бывают ошибки, в школе бывают двоечники. Пока я не отчислен, всё должен наверстать… Ради тебя, сынок».
***
Мы долго молчали.
– В первые три дня после похорон отца я пил, – признался Игорь. – А потом словно какая сила, что ли… Проснулся ночью, всего трясёт, а ничего не осталось. Надо выпить хоть что-то, аж гложет, вот как! Как батя пишет – чуть ли не черти вокруг стоят и требуют! Ничего нет. Пошёл в комнату отца, у него же был где-то спирт для протирок. Стал искать, всё перевернул, а потом эта тетрадка, в шкафу, лежала знаешь где? Под Библией! Я даже не знал, что отец читал Библию! А он, выходит, свою давнюю клятву спрятал, под ней хранил!