– Сегодня исполнилось ровно пятнадцать лет с тех страшных для России лет, – глухим голосом проговорил император, не отрываясь от окна. – А я все помню, как будто это было только вчера.
– Да, Ваше Величество, – поддержал его пожилой. – И я тоже это помню. Погоды как раз стояли такие же, как и ныне – ветреные и малоснежные.
– Что там наши сидельцы? Леонтий Васильевич[1] доносил мне, что никто из них прошения о помиловании не подавал. Так ли это?
– Так точно-с, Ваше Величество. Никто из причастных к делу «14 декабря» прошений на Ваше высочайшее имя не подавал, – подтвердил пожилой, невольно кривясь при упоминании фамилии своего заместителя. Ни для кого в этом кабинете не было секретом, что милейший Леонтий Васильевич аки крот неустанный «копает» под своего шефа.
– Гедиминовичи[2]! Упорное семя. Боярская толща, – скрипнув зубами, произнес император, не оборачиваясь к присутствующим. – Зубы-то им повыдергали, да корни остались. И ничего тут с этим не поделаешь. Сидят, ждут и держат свой камень за пазухой.
– Не дождутся! – коротко хохотнув, выпалил моложавый артиллерист. – Надолго урок получили. То же, мне, оппозиция! Переворот затеяли, а что дальше делать и сами не знали толком…
– Дурак ты, Мишкин[3]! – беззлобно прервал его император. – Это только на берегах Туманного Альбиона существует легальная оппозиция Его Величества. Заметь – Его Величества, а не Его Величеству. Там даже оппозиция и то в руках монарха. А наша же – только и ищет повода, чтобы вилку в горло воткнуть[4], либо табакеркой в висок[5] приложиться. И в этом я вижу большие неустройства на Святой Руси в будущем. Да и насчет того, что они не знали куда и как вести Россию, ты не прав. Почитай-ка, если еще не читал, чего там нацарапал этот Пестель[6] в своей, так называемой «Русской Правде».[7] Почитаешь, так волосы дыбом встают от их истинных замыслов. Они готовы были залить кровью всю Русь-матушку, во имя своих призрачных целей. Вот уж где была бы кровавая диктатура! А они еще меня смеют называть «Николай Палкин», бесстыдники, право слово. Я иной раз жалею, что сразу не предал публичной огласке их дальнейших планов, тем самым давая кое-кому проявлять жалость к этим извергам.
– Я не обижаюсь на тебя, brat, – возразил императору артиллерист, все же недовольно покрутив носом, – но ты напрасно назвал меня этим словом. Дворцовые перевороты, сиречь аристократические революции, какова бы то ни была их подоплека, никогда не угрожали самому государственному устройству. В наихудшем своем проявлении одна династическая ветвь сменяла другую. А вот чего действительно надобно опасаться, так это бунта черни. Бунта – бессмысленного и беспощадного