Она просто не оставила ему выбора. Пытаясь привести девушку в чувство, он схватил ее за плечи и, точно нашкодившего котенка за шкирку, рванул на себя, силой вынуждая подняться с земли. Распрямиться, в конце концов.
А как только этого добился, для пущего эффекта пару раз хлестанул Соню по щекам. И когда она ошарашенно уставилась на него, Борзый повторил ледяным звенящим от напряжения голосом:
– Что с Лизой?
Глаза Алмазовой вновь наполнились слезами.
– Она… она уехала с ним!
– С Соколовским?
– Да!
– Добровольно?
Короткий заторможенный кивок послужил ему ответом.
Как и тихое:
– Взамен на мою жизнь.
Дмитрий заскрежетал зубами, мысленно пообещав себе хорошенько выпороть свою сверхчеловечную женушку за подобные… героические порывы. Но в следующий миг, пристально оглядев Соню с ног до головы, нахмурился. Кивнув на ее жутко окровавленные шорты и на бедра, по которым стекала кровь, он уточнил:
– Ты ранена?
– Нет…
– Точно?
– Да.
– У тебя месячные?
– Нет, я же бере…
– Тогда что это?
Алмазова посмотрела вниз, на свои ноги, и… тотчас же потеряла сознание.
Петр Петрович сразу оказался рядом. Подхватил дочь на руки, пытаясь оказать помощь. А Борзый тем временем направился к старшим. Те как раз спорили наперебой о том, какие шаги следует предпринять в первую очередь, чтобы как можно скорее вырвать Лизу из лап этих ублюдков. Прокурор был в такой безудержной ярости, что готов был в буквальном смысле нашинковать за племянницу добрую треть города, если придется.
– На ней маячок! – перебил их Дмитрий, повышая голос. – Я могу отследить местонахождение Лизы с точностью до метра, но нужно торопиться, пока Шмель не догадался об этом. Мне нужны люди! Много людей. И карт-бланш на ближайшие двадцать четыре часа!
Шмель вел машину так быстро, будто за ним гнался сам дьявол. Надрывая движок. Сжигая сцепление. Вдавливая педаль газа в пол практически до упора. С каждой секундой они удалялись все дальше и дальше от деревни.
От ее дома. Лиза сидела рядом с ним, на пассажирском кресле, и пустым ничего не видящим взглядом таращилась в одну точку. Не пыталась сбежать, не кричала, не закатывала истерик. Знала, что подобным поведением лишь усугубит ситуацию. У ее похитителя в распоряжении имелся пистолет. И стрелял Соколовский весьма недурно. А потому Лиза… просто отвернулась к окну. Просто притихла. Ее страшно лихорадило, но она лишь крепче стискивала кулаки, практически до крови раздирая кожу ладоней собственными ногтями. Пыталась хоть на секундочку, хоть на краткий миг заглушить душевную боль физической. Да тщетно все. Слишком глубоки были раны. Слишком свежи и остры воспоминания. Лизу буквально наизнанку выворачивало от нестерпимого желания заорать во всю мощь своего голоса. Завопить, надрывая связки. До визга. До боли. До хрипоты. Но… она молчала. Горькие слезы безостановочно стекали по ее щекам. Жалили кожу точно острыми иглами. Девушка молча сглатывала соленую влагу, задыхаясь от осознания случившегося. Ее душа огнем горела. Полыхала. Металась и кровоточила. А сердце… на его месте словно огромная зияющая дыра образовалась. Прежде Лизе казалось, что самое страшное с ней уже произошло. Что после убийства матери прямо у нее на глазах, после ее смерти у нее на руках… ее уже ничем не пронять. Ничем не шокировать. Ничем не раздавить морально. Как же жестоко она ошибалась! В голове нескончаемым потоком проносились жуткие сцены свершившейся расправы. И внутри все до предела сжималось. Чувство потери уничтожало.