– Говори, – не открывая глаз и не меняя позы, рявкнул кудрявый. Его звериный рык отрикошетил от деревянных стен кабинета и попал прямо в ухо очкарику. Тот вздрогнул, поправил пальцем слегка слетевшие с носа очки и протянул бумагу.
– Вам лучше это увидеть, – заикаясь, пролепетал он.
Кудрявый открыл глаза и выпрямился, взял пухлыми пальцами листок, вонзился в него взглядом. В кабинете воцарилась такая тишина, что было слышно, как безотказный механизм золотых часов Breitling на руке кудрявого отсчитывает ход секундной стрелки. После минутной паузы, длившейся для всех присутствующих вечность, кудрявый тяжело вздохнул, аккуратно отложил листок на стол, встал с кресла и медленно пошёл к стеклянному стеллажу. Не спеша достав бутылку Hennessy и бокал, он наполнил его доверху и залпом опрокинул в себя.
Очкарик в синем костюме молча наблюдал за этим действием, не решаясь нарушить молчание.
Поставив пустой бокал на место, внешне абсолютно спокойный кудрявый взял в руку бутылку и посмотрел на переливающийся тёмно-янтарный напиток.
– Как странно, – умиротворяющий бархатный тон кудрявого нарушил тишину. – Он выглядит то тёмным, то светлым, то вообще красным. От освещения, что ли, зависит. Двадцать лет его пью – и до сих пор не могу разгадать его тайну.
Через секунду бутылка, пролетев в сантиметре от головы очкарика и достигнув противоположной стены кабинета, с хлопком взорвалась и разлетелась на десятки мелких кусочков. Лицо кудрявого исказила гримаса злости и ненависти. Его зелёные глаза не моргая смотрели куда-то вдаль. Кабинет медленно наполнялся ароматом карамели, шоколада с тонкими нотками вишни и перебродившего винограда.
Последний год она не выходила у меня из головы. Я думал о ней, когда просыпался утром и думал, когда ложился спать. Это было безумие. Я влюбился, как первокурсник. Не мог ни спать, ни есть. Я следил за её домом, ждал, когда она приедет, смотрел издалека, как она проходит от машины до подъезда дома. Это были волнительные мгновения тайного вожделения. Я никогда не писал стихи. Но однажды, после выпитой бутылки коньяка, написал на листке бумаги:
Он ещё маленький совсем,
И кусаться ему нужно учиться.
А мне доктор говорит:
Это же не простуда, за две недели не пройдет,
Придётся долго лечиться.