Горе тому, кто к декорациям демократии относится некритически! Почему горбачевская перестройка провалилась в тартарары? Ведь все начиналось почти разумно, пока, год-другой помаявшись с ускорением, нетерпеливый Михаил Сергеевич не решил, что лозунг Октября «Вся власть Советам!» – это не просто красивое заклинание, а руководство к действию. Генсек к тому времени успел полностью обновить партийный аппарат, но и собственные выдвиженцы его не устраивали. Побаивался Горбачев обкомовских баронов… Можно предположить, что он намеревался создать свою реформаторскую опричнину на базе Съезда народных депутатов. Да только не заладилось с самого начала. После XIX партконференции власть начала перетекать из партийных и правительственных органов вроде бы в съездовские залы, а на самом деле – в никуда. Перестройка (из которой мог бы выйти толк!) перешла в суицидальную стадию.
Самые неудачные международные договора, самые невыгодные кредиты – все это пришлось на трехлетие советского парламентаризма. Полномочий у Съезда было невпроворот, а депутаты, заменившие собой правительство и обкомы, резвились, как дети, на всесоюзном пожаре. Вот специалист по Достоевскому, гуманитарий, один из властителей дум, получает на Съезде заветные 15 минут. Вся страна следит за речью мудреца. Долговая яма не за горами, а в горах скоро заговорит артиллерия. И на что истратит 15 минут человек, который неожиданно оказался повлиятельнее министров и секретарей ЦК? На кокетство и публицистическую сенсацию. Он запомнился, он выиграл телевизионный эпизод – но перестройка проиграла войну.
Когда 15 марта 1990 года Съезд избрал Горбачева президентом СССР – мы увидели глаза обреченного человека. Либеральная интеллигенция к тому времени относилась к Горбачеву по фильму «Гараж», в котором звучали слова Талейрана: «Вовремя предать – это предвидеть!» Они уже улыбались за могучим плечом Ельцина и над покатым плечиком Попова. Вот таким и остался парламентаризм в памяти народной: все разрушается, а в прямом эфире – бесконечный диспут честолюбцев. И нет на них матроса Железняка. Да хоть Победоносцева. Или Косыгина, который способен смерить народных депутатов таким презрительным взглядом, что они тут же превратились бы в пионеров на совете дружины.
Кому же была выгодна съездовская лихорадка? Безусловно, тем, кто не потерял в те годы дисциплины и субординации, – криминалу. Усиление роли мафий – первейшая особенность парламентской демократии. Замечу, что, пожалуй, нет на земле народа, менее приспособленного к мафиозному существованию, чем русский, воинский, народ. Когда мы предаем свою суть – неизбежно проигрываем.