Это уже впоследствии, чтобы удержать советское правительство у власти и подавить контрреволюционные восстания, знаменовавшие неминуемую реакцию, Ленин и его товарищи вынуждены были прибегнуть к оружию тирании, как то: самовластным арестам и расстрелам политических противников наравне с разбойниками и бандитами, к террору безответственной тайной полиции и – в широчайшем масштабе – пойти на все прочие ужасы гражданской войны.
Ненависть к капиталистам вскоре перекинулась на все правительства мира, будь то республиканские, королевские или императорские: разве они, вместе и порознь, не поддерживали капиталистический строй? Разве не было их общей и главной чертой упование на мотив личной прибыли, как на «невидимую руку божию»?
Это отрицательное отношение ко всем правительствам мира, разумеется, вызвало враждебное отношение со стороны победоносных союзников царя. Именно, вооруженная интервенция полудюжины капиталистических правительств против советского строя заставила советское правительство, в целях самозащиты, отчаянно бороться за свое существование. И эта интервенция, предпринятая в 1918 г. отчасти по стратегическим соображениям, чтобы восстановить боевой фронт против торжествующих германских сил, была продолжена и расширена в 1919–1920 гг. не только из-за сочувствия русским помещикам и капиталистам, но в немалой степени также из страха, что большевикам удастся добиться своей открыто провозглашаемой цели – поднять революционное восстание в других странах.
Таким образом, вера некоторых большевиков в неизбежность мировой революции была не только ошибкой логического порядка. В 1919–1920 гг. эта искренняя вера едва не привела к разгрому революции в самой России, революции, за сохранение которой большевики боролись с таким мужеством.
Трудно разобраться и еще труднее себе представить, что происходило в эти первые лихорадочные дни большевистской революции. «Банкротство России в конце 1917 г., – писал Г. Уэллс на основании своих наблюдений 1920 г., – было, конечно, сложнейшим явлением в истории современной социальной организации. После того как правительство Керенского не сумело заключить мир, а британское морское командование облегчить положение на балтийском участке фронта, разбитые русские армии, с оружием в руках, разбежались и покатились обратно в Россию – море крестьян в солдатской одежде, стремящихся домой, без надежды, без помощи, без дисциплины. Эти дни разгрома были днями социальной смуты. То был социальный распад». (Г. Уэллс, Россия во мгле, 1920, стр. 34).