Старые валенки соскользнули с обледенелой ступеньки. Ещё немного и, потеряв равновесие, треснулась бы головой о край одного из блоков, на которых стоит баня. Надо было новые валенки надеть, на резине. Упадёшь вот так, и никакая обувка тебе уже не понадобится – ни старая, ни «выходная».
Ой, ты, Коля, Коля, Николай,
Сиди дома не гуляй,
Не ходи на тот конец,
Ох, не носи девкам колец.
Валенки да валенки,
Эх, не подшиты стареньки.
Кровавое солнце катилось за горизонт – луч вспыхнул на отполированной до белизны рукояти топора, врубленного в колоду.
Перст указующий.
Остановилась, поглядела. Выдернула топор без всякого усилия, как из масла. На холодном металле блестел иней, так и хотелось припасть к нему разгорячённым ртом. Ловушка детства. Тысячу жизней назад она лизнула турник во дворе: подружки побежали за бабушкой, и она скоро вышла с чайником тёплой воды, но Ксения уже сидела на скамейке и делала вид, что ничего не произошло. Язык потом пару дней болел, и у всей еды был кислый металлический привкус.
Нельзя.
Нельзя ошибиться.
Топором ударишь его – обухом себя.
Что тогда будет с девочками?
Утром следующего дня Ксения появилась в дверях кухни, пошатываясь. Под глазом наливался синяк, в уголке рта запеклась кровь. Светлов провёл весёлую ночку.
Лиза помешивала кашу в одноухой закопчённой кастрюле.
Её бледные губы шевельнулись.
– Тварь.
Зашелестело в пуне, заскрипели половицы, завыло в трубе.
Тварррррр.
Ксения приложила палец к губам, и дом стих.
Светлов уехал в Староуральск по одному ему известным делам. Завтракать не стал.
Динка, отлынивая от занятий, сказалась больной, или, может, действительно заболела. Зимой она и раньше простужалась после мытья.
Красный луч перебирал ножи в посудном ящике. Ксения со скрипом задвинула его до упора.
По-декабрьски быстро темнело.
– Ляжешь с нами? – спросила еле слышно Лизка.
– Нет.
Дом пел на разные голоса.
Лизка долго не может уснуть. Олень таращится глупыми вышитыми глазами. Сквозь сон она слышит тарахтение «нивы» – это приехал Светлов. Она хочет встать и прокрасться к лестнице, чтобы послушать, что будет, но не может заставить себя вылезти из-под одеяла. Ватный монстр придавливает её к кровати. Пеленает тяжёлый, как угар, сон.
– Просыпайся!
Лиза открывает глаза. Хмурое утро таращится в окна. Ксения стоит простоволосая, в расстёгнутом ватнике. На месте верхней пуговицы торчат усики порванной нитки.