– Грущу… немного.
– Ну вот! – обрадовался граф. – Но это же не значит, что вам от него становится плохо. Не так ли, Helene?
Княжна огладила ладонью светлое золото вьющихся до лопаток волос.
– Не значит… – молвила она тихо.
Они немного помолчали. Солнце скрылось за большим облаком, окрасив его сказочным багрянцем.
– А я Ницше читать начала, – сказала Елена Петровна. – «Also sprach Zarathustra».
– И охота вам портить глазки эдакой чушью! – отозвался Лев Николаевич. – Почитайте лучше Шопенгауэра, «Die Welt als Wille und Vorstellung».
– Шопенгауэра я читала…
Граф нерешительно положил по-мужицки широкую ладонь на ёё поясницу. Опустил руку ниже, ощупывая упругие полукружья её маленького задочка.
– Ах, Helene, какая сладкая у вас жопочка!
– Сладкая? – она выделила это слово интонацией и тихонько рассмеялась. – Только для вас, Лев Николаич!
Он сжимал пальцы всё смелее и настойчивее, и просторные шёлковые брюки стали ему тесны. Неотрывно глядя на закат, Елена Петровна одной рукой расстегнула ему гульфик. У графа был огромный уд, что являлось приятной необычностью для аристократа – весьма длинный и объёмистый, толще её запястья, и княжна даже не могла целиком охватить его своими тонкими красивыми пальчиками с аккуратно подстриженными и тщательно отполированными ноготками. Левой рукой Елена Петровна расстегнула застёжку на юбке, и та упала на траву.
– О, Helene! Вы сегодня без исподнего?
Лев Николаевич запустил пальцы в мягкий золотистый пушок, и у княжны непроизвольно поджался живот, она задышала чаще.
– Oh mon comte, je vous aime!.. – Елена Петровна сжала пальцы сильнее, ощущая под ними мощный ток крови, и стала двигать изящной кистью.
– Et je vous suis! Et moi! – вымолвил граф через силу и неистово, обильно выпростался, выдохнув через нос и издав странный утробный звук.
Через полминуты тихо дрогнула и княжна. Некоторое время они молча стояли, не отнимая друг от друга рук. Елена Петровна чувствовала, как тяжелеет и успокаивается в её руке могучее орудие. Она наконец отпустила графа, грациозно подняла с травы и надела юбку.
– Однако, весьма посвежело, – заметила она.
– Бесспорно, – Лев Николаевич привёл себя в порядок и застегнул гульфик. Достал серебряный портсигар, и они с наслаждением выкурили по душистой голландской пахитосе.
– Я пойду, пожалуй. Папаша будут волноваться, – молвила Елена Петровна. – До завтра, милый Leo!