Дым в вышине покрутился, свиваясь в темные кольца, стал редеть, превратился в прозрачную гарь и исчез.
Он ступил в круглую залу с высоким куполом. Слева виднелся стол, обтянутый черным крепом. Прямо, за бархатной толстой веревкой, как в магазине, с крючком – четырехугольное продолговатое приспособление для гроба.
На первом столе-постаменте панихиду служат. На второй ставят гроб, чтобы навечно расстаться. Впереди всю стену занимал орган…
«Юдоль печали и забвения», – подумал Василий Петрович, посмотрев на все это, и свернул в боковую комнатку.
Служитель мрачно взглянул на него, как тот вошел, и вместо ответа на приветствие заявил:
– Все, товарищ, все. Больше на завтра заявок не принимаем. Только на послезавтра, и то во второй половине дня…
Василий Петрович неторопливо достал удостоверение и молча поднес его к самым глазам служителя мрачного дома. Тот разом просветлел и стал ласковым. На лице его, казалось, повис плакатик с рождественской надписью: «Что угодно вам, сударь?»
– Кто работал у вас вчера после шести вечера?
– Я, – плакатик тревожно колыхнулся и снова приветственно замер.
– Скольких вы… – Василий Петрович замялся, – …похоронили?
– Когда, после шести? – спросил догадливый служитель.
– После шести.
– Троих, – служитель сдернул плакатик с лица и ловко нацепил деловитую, чуть скорбную маску. – Две женщины. Одна молоденькая, – он вздохнул, но, не увидев интереса в глазах у гостя, заторопился: – И мужчина.
– Как фамилия мужчины?
– Одну минуточку, сейчас посмотрю, – и заскорузлые страницы амбарной книги полетели под такими же заскорузлыми пальцами. – Сордин Иван Александрович, 1905 года рождения…
– Что?! – выдохнул Василий Петрович.
Служитель сделал стойку и замер. Его собеседник быстро выдернул из кармана небольшую фотографию Андрея.
– Этот?!
– Не могу сказать, – отчеканил служитель. – Хоронили не открывая. Так пожелали родственники.
– Родственники, – злобно пробасил Василий Петрович. – Родственники! – задохнулся он.
Служитель спал с лица.
– Сколько было родственников?
– Восемь человек и девятый распоряжался.
– Толстый человечек, шумел все?
– Так точно, – почему-то по-военному отрапортовал служитель.
– А не показалось что-нибудь странным тебе в них, а? – Василий Петрович почему-то перешел на «ты».
– Никак нет, – опять отрубил служитель и как будто щелкнул чем-то, стремительно вытянувшись.