Тревога возникла у него еще на работе. А теперь выросла настолько, что невольно шеф стал искать причину. Нет, город его не пугал. Он привык к нему, как привыкает охотник к лесу и ко всем его обитателям. И не пугал его Случай, притаившийся где-то на дороге у каждого. Машина ровно и мягко всхрапывала, и, как в темном омуте, сияли огни, отражаясь в черных стеклах встречных автомобилей… С грохотом втянул его тоннель и выбросил с противоположного конца.
Он вдруг осознал причину тревоги. Одиночество. Начинался очередной припадок одиночества. И первыми всегда приходили тревога и беспричинное томление. Где-то в глубине, бессознательно, он бесконечно хотел встречи, любви или хотя бы участия. И так же бессознательно он вытеснял это желание, как опасное, невозможное, недостижимое… Желание, из которого ничего хорошего не может выйти. И от этого вытеснения возникала тревога, предчувствия… Но почему недостижимого? Почему хорошего не может выйти? Или нет вечной и верной, с первого взгляда любви на белом свете?
Приняв звезду за огонек ночлега, напрасно спешим… И бесконечна дорога.
Он резко надавил на газ. Автомобиль рванулся. Теперь огни в черных, стремительно летящих мимо лужах-стеклах безжалостно хлестали его по глазам…
«На что ты еще надеешься? – шевельнулась мысль. – Поздно. Любить самому – как трудно это, больно теперь. Щедрость души порастерялась в ящиках-годах… Все тяжелее груз. Горечь, утраты, обманутые надежды… Все выше требования к любимой, претензии… С ними все и кончается… Неужели любовь одно из заблуждений лишь юности? А после – ты мне, а я тебе… Я тебе деньги – ты любовь. Я тебе ласку – ты мне уют и ужин. Я тебе любовь – ты мне заботу обо мне…».
Он резко затормозил. Струйка пешеходов, волнуясь, спешила через дорогу. Смутные, смазанные лица… Город жил. Судорожно вздрагивал рекламным светом. Швырял в лицо новичкам снопы огня и одновременно, не моргая, глядел и глядел. Из-за закрытых занавесок, штор просвечивали желтые глаза…
Зеленый! Рванулся и, заревев, покатился асфальт по резине. Резина по асфальту… Рвут колеса шершавую кожу уже затвердевшего после дня, но еще теплого тела города…
«Тело, – подумал он. – Оно еще живет. – Но тут же возразил себе: – Ведь не нужно тебе чужое тело просто так… Нет, и возраст не тот… Хочется обнять того, кто любит. Кого любишь сам. Любви мне, – горько подумал он. – Яду мне, яду…».