– Спит еще.
– Ты дверь-то закрыл на ключ? А то еще уйдет куда-нибудь…
– Закрыл. – Но ключ Роксане отдавать не стал.
– Аида, – Роксана заговорила что-то на армянском…
– Да забрала, забрала, – ответила Аида.
– Ну, я пошел…
Аида выскочила за ним в прихожую.
– Ты смотри тут без фанатизма, сына побереги… – погладил Серега выпирающий из-под фартука живот. – Ой, смотри-ка, дерется! Что мать-то спрашивала?
– А, – отмахнулась Аида, – забрала ли я спички от Лидухи. Боится, что себя подожжет, спички от нее прячет.
– Да просто пугает, старая…
Серега вышел на улицу подумал немного, вернулся и повесил ключ от Лидухиной квартиры на крючок в прихожей. Если и понадобятся, то найдут не сразу. Он пошел сначала в гараж к Арсену, помог ему снять мотор с «Жигуленка», посидел, покурил с ним, и только потом направился в огород.
Солнце жарило совсем по-летнему, о чем-то радостно и беспечно щебетали птицы. Земля просыпалась от зимней спячки, и, казалось, дышала, как живая. Сладкий дух, исходивший от нее, дурманил и пьянил. От прошедшего ночью дождя парило, и воздух был напоен теплом и покоем. Пряный аромат цветущей черемухи щекотал ноздри и будоражил. А как приятно было вонзаться лопатой в мягкую, податливую, изнемогающую от неги землю, вбирая от нее силу, здоровье, жизнь! Серега разделся до пояса, чтобы еще острее, всем телом ощутить силу, исходящую от земли, солнца, воздуха… Он с каким-то остервенением вонзал и вонзал лопату в животворящее тело земли. На какое-то время он даже умудрился забыть про Лидуху – так безмятежно и радостно было вокруг…
Он перекопал почти половину небольшого огородика, когда вдруг в тишину улочки острым клинком боли вонзился дикий и страшный Аидин крик. Слов было не разобрать, видно, она кричала по-армянски. И от этого гортанного, почти животного крика, было еще страшнее. Серега отбросил лопату.
На Аидин крик из дворов уже высыпали еще ничего не понимающие соседи:
– Что такое? Что случилось?..
Серега бросился в дом.
В зале, украшенном цветами и воздушными шариками, за накрытым к празднеству столом, Аида раненой птицей билась в истерике:
– Почему? Ну, почему? – выкрикивала она, стуча кулаками по столу, застеленному белой скатертью.
Перепуганный Борис жался к матери, виновато заглядывая в глаза:
– Мам, не плачь, ну, не плачь, мамочка, – твердил он, не зная как утешить маму…