И над всем этим вздымался замок, вырезанный из темноты. И казалось, именно он, а не что-то иное воплощает собой последнюю ночь лета.
18
У Дызя было пусто, не считая Вильчура, тянущего сигарету за барной стойкой. Я спросил, можем ли мы тут передохнуть, а он жестом пригласил нас войти. Очки добавляли ему мягкости, татуировки и шрамы на предплечьях ее уменьшали. Мы сели. Все заказали по пиву, только я колу. Пахло старым маслом и хотелось домой.
Мы долго сидели в молчании. Сикорка свесился на подлокотник и презрительно поглядывал на пустые столы и портрет Святого Отца, висевший над баром. Пробормотал, что стройка в Варшаве уже не кажется ему такой страшной, как раньше. И снова повисла тишина. Вильчуру надоело крутиться в подсобке, он подсел к нам и спросил, может ли чем-то помочь.
– Кроньчак тебя разыскивает, – обратился он к Тромбеку. – Тут все разговоры были только о тебе. Мое мнение – ты был прав, давно пора было это сделать. И надеюсь, что Кроньчак тоже так считает. Не сдавайся, парень.
– И не собирался.
– Поверь, все обойдется. Если получишь санки, пусть кто-то из вас валит ко мне как в дым, есть связи, никто тебя не тронет в оранжерее. Мой поэт не из таких проблем людей вытаскивал.
– Ты о чем вообще?
– Ну, я так, просто говорю, на всякий случай. До суда сидеть паршиво, после приговора уже нормально.
Вильчур замолк. Мы сидели вшестером за одном столом. Я ждал, пока все допьют, по радио играли Varius Manx. Вильчур спокойно сказал:
– Я тоже отсюда двину. Только дураки остаются в Рыкусмыку. Бабло лежит под ногами, но эта дыра мала для меня. Вот увидите. Через десять лет будем пить виски в Нью-Йорке или еще где. Вы как, поступили? – По нашему молчанию понял ответ. – Если да, то подумайте еще раз. Нынче каждый дурак учится, а кто поумнее, тот устраивается иначе. Не то что я себя незнамо за кого считаю, но мы с вами знакомы все ж, так что скажу вам. Оно того просто не стоит. Надо ловить жизнь.
Сикорка ответил:
– Знаю таких. Сегодня ловят жизнь, завтра гроши на паперти.
– Чо щас сказал?
– Правду, а что? Ты свою, а я свою.
– Ладно. Пусть будет так.
Мы все понимали, к чему дело идет, и начали успокаивать Сикорку, но напрасно. Он сидел прямо, готовый вскочить, и напрягал мышцы, накачанные в спортзале. Сказал, что рад, что уезжает, потому что не будет больше встречать таких умников, как Вильчур, а если даже и вернется, то хорошо, что больше они не встретятся. Прошипел: